Читать «В лесной чаще» онлайн - страница 24

3

Я никому не рассказывал о случившемся в Нокнари. Зачем? Чтобы услышать жадные расспросы о том, чего я все равно не помню, или выражение глупого сочувствия, или непрошеные советы насчет состояния моей психики? Обойдусь и без этого. Разумеется, родители в курсе, и Кэсси, и Чарли, мой друг из интерната — теперь он работает в банке в Лондоне, мы иногда переписываемся, — и еще та девушка, Джемма; с ней я встречался, когда мне было девятнадцать (мы постоянно пили, к тому же она была помешана на всяких ужасах, и я подумал, что это может поднять меня в ее глазах), а больше никто.

Когда меня отправили в интернат, я перестал быть Адамом. Меня начали звать по-другому. Не помню, чья это была идея, моя или родителей, но мне она понравилась. В телефонном справочнике Дублина целых пять страниц людей по фамилии Райан, зато имя Адам встречается редко, а рекламу мне сделали неслабую (даже в Англии я бегло пролистывал газеты, которые мне давали для растопки камина, и вырывал касавшиеся меня страницы, после чего внимательно прочитывал их в туалете и смывал). Рано или поздно меня бы узнали, но никому и в голову не приходило, что существует связь между детективом Робом с его английским акцентом и мальчишкой Адамом Райаном из Нокнари.

Конечно, я знал, что надо ввести в курс дела О'Келли, особенно сейчас, когда поручили расследование, которое могло быть как-то связано с моим, но не стал. Меня бы сразу отстранили от расследования — считается, что детективу нельзя заниматься работой, затрагивающей его лично, — а потом, чего доброго, начали бы подробно расспрашивать про тот день в лесу, хотя это никак не помогло бы делу или кому-нибудь вообще. Во мне еще жили воспоминания про первый допрос: громкие мужские голоса, доносившиеся до меня смутно, словно издалека, и едва доходившие до сознания, где в тот момент не было ничего, кроме белых облаков, плывших по бескрайнему простору неба, и шума ветра в зарослях травы.

Первые две недели я видел и слышал лишь это. Больше я тогда ничего не чувствовал, но задним числом подобное состояние представлялось мне чем-то жутким — дочиста стертая память, цветная схема в голове, — поэтому каждый раз, когда ко мне являлись детективы и начинали свой допрос, оно возвращалось ко мне, липкий страх обволакивал мозг, и я не мог вымолвить ни слова. А полиция все не унималась, приходила вновь и вновь, сначала каждые три-четыре месяца, в школьные каникулы, затем раз в год, но я молчал, и вскоре от меня отстали. Я очень обрадовался: до сих пор не понимаю, каким образом все эти настойчивые визиты могли пойти кому-нибудь на пользу.

Подозреваю, что теперь ситуация мне чем-то даже нравилась. Занимаясь расследованием, я носил в себе странную и мрачную тайну, о которой никто не подозревал, и это импонировало моему тщеславию и романтическому вкусу. Иногда казалось, что я ничем не хуже тех загадочных героев-одиночек, которых так любят показывать в кино.