Читать «Выдох» онлайн - страница 28
Тед Чан
Несмотря на эти успехи, анатомия по-прежнему скрывает в своем сердце неразгаданную тайну: вопрос памяти. Мы немного знакомы со строением головного мозга, но его физиологию чрезвычайно трудно изучать по причине крайней хрупкости этого органа. В ходе смертельных несчастных случаев, когда повреждается череп, мозг обычно взрывается золотым облаком, оставляя лишь изорванное волокно и листы, из которых нельзя почерпнуть ничего полезного. На протяжении десятилетий главенствующая теория памяти заключалась в том, что весь жизненный опыт конкретного человека выгравирован на листах золотой фольги; именно эти листы, очевидно, порванные взрывом, являлись источником крошечных хлопьев, которые обнаруживали после несчастных случаев. Анатомы собирали клочки золотого листа – такие тонкие, что свет проходил сквозь них, становясь зеленоватым, – и проводили годы в попытках восстановить исходные листы, в надежде наконец расшифровать символы, которыми были записаны последние переживания усопшего.
Я не являлся приверженцем этой теории, известной как гипотеза надписей, по той простой причине, что если бы все наши переживания действительно были записаны, то почему наши воспоминания неполны? Сторонники гипотезы надписей объясняют забывчивость тем, что со временем листы фольги смещаются по отношению к стилусу, который считывает воспоминания, и старейшие листы полностью теряют с ним контакт, но мне это объяснение никогда не казалось убедительным. Однако я понимал привлекательность этой теории; я сам провел множество часов, изучая золотые хлопья под микроскопом, и могу представить, как радостно было бы повернуть ручку тонкой настройки – и увидеть, как обретают резкость различимые символы.
Более того, как чудесно было бы расшифровать самые первые воспоминания усопшего, которые он сам позабыл. Никто из нас не помнит, что было больше ста лет назад, а записи – отчеты, которые составили мы сами, хотя и позабыли об этом – уходят лишь еще на несколько веков в прошлое. Сколько лет мы прожили до начала письменной истории? Откуда пришли? Именно надежда отыскать ответы в собственном мозгу делает теорию надписей столь привлекательной.
Я был сторонником соперничавшего с ней научного учения, согласно которому наши воспоминания хранились на некоем носителе, для которого процесс стирания был не сложнее процесса записи – быть может, угол поворота шестеренок или положение набора переключателей. Эта теория предполагала, что все, забытое нами, утрачено навеки и наш мозг не хранит историй старше, чем те, что есть в библиотеках. Преимущество этой теории заключалось в том, что она лучше объясняла, по какой причине при установке новых легких умершим от нехватки воздуха они оживали без каких-либо воспоминаний, в буквальном смысле без ума; шок смерти неким образом сбрасывал на исходные позиции все шестерни или переключатели. Надписники утверждали, что этот шок лишь смещал листы фольги, однако никто не желал убивать живое существо, даже умственно отсталое, чтобы разрешить спор. Я придумал эксперимент, который позволил бы установить истину раз и навсегда, но он был рискованным и требовал тщательной предварительной подготовки. Я очень долго пребывал в нерешительности, пока не услышал очередные новости о часовой аномалии.