Читать «Человек, рисующий синие круги» онлайн - страница 67

Так обстоят дела. Матильда - частица вселенной. Не имея возможности расшириться и раствориться в ней, Матильда решила постичь ее суть, изучая физические объекты самых больших размеров. Она знала, что все это отдаляет ее от людей. Ведь Матильде доброты не занимать, если хотите, у нее дар доброты, и она не может в полной мере его реализовать. Так и получается, что она периодически меняет поле деятельности и предается другому своему увлечению, предметом коего являются люди, заметьте, я сказал «люди», а не «человечество». И она находит утешение, наблюдая, как люди без видимой цели ходят взад-вперед по поверхности земной коры.

Матильда очень последовательна, и каждая крупица человеческой натуры, которую ей удается уловить, кажется ей настоящим чудом. Она делает записи, потом вводит их в память - одним словом, «матильдизирует». Попутно она иногда может поймать себе любовника, ведь Матильда очень влюбчива. Потом, пресытившись всем этим и решив, что она уже отдала дань любви к собратьям, она вновь отправляется в подводные путешествия. Вот почему она преследует людей на улицах - чтобы запастись впрок взмахами ресниц и толчками локтей, прежде чем уехать и своим одиночеством бросить вызов необъятному простору.

- А вас самого человек, рисующий круги, не наводит ни на какие раздумья?

- Не сочтите меня высокомерным, но мне неинтересны эти проявления инфантильности. Даже убийство я тоже считаю проявлением инфантильности. Взрослые дети кажутся мне скучными, они - людоеды. Они способны только на то, чтобы питаться жизнью других. Они не в состоянии постичь себя. А поскольку у них отсутствует самовосприятие, они не могут жить. Единственное, что ими движет, - это жажда вырывать глаза и проливать кровь ближних. Поскольку они не могут воспринимать самих себя, они меня не занимают. Именно восприятие - заметьте, я не сказал «понимание» или «анализ» - человеком самого себя интересует меня в нем более других элементов познания, и это при том, что мне в жизни приходится изворачиваться, как и всем остальным. Вот и все мысли, на которые меня наводит человек, рисующий круги, и его убийство; впрочем, мне о нем не известно почти ничего, кроме того, что рассказала Матильда, хотя, мне кажется, она говорит о нем слишком много.

Тем временем Реаль завязывал шнурки на ботинках.

Адамберг ясно почувствовал, что Реаль Лувенель совершал над собой усилие, пытаясь приноровиться к слушателю, но не обиделся на него за это. Он не был уверен, что даже в упрощенном изложении он правильно понял, что именно этот непоседа подразумевал под «самовосприятием»: вне всякого сомнения, это было коронное выражение философа. Слушая Реаля, он думал о себе, это было неизбежно, так случилось бы со всяким на его месте. И он почувствовал, что, за отсутствием способности к самонаблюдению, он «себя воспринимал», возможно, именно в том смысле, который вкладывал в эти слова Лувенель, и доказательством тому служила периодически проявлявшаяся у комиссара «болезнь осознания». Адамберг знал, что к восприятию человеческого бытия иногда приходится идти извилистыми тропами, по пещерам, по грязи, когда сапоги увязают по щиколотку, когда не можешь найти ответа ни на один вопрос, и нужны сила и дерзость, чтобы не послать все это куда подальше. Сам он никуда это не послал только потому, что был уверен: если он так поступит, то неминуемо превратится в ничто.