Читать «Удар отточенным пером» онлайн - страница 14

До сельскохозяйственного рая Старое Озерное не дотягивало, но свою физиономию деревня приобрела. Это была физиономия, вполне довольная жизнью, а не та грустная рожа, что смотрела с фотографии на фоне горбатого сарая.

– Независимое журналистское расследование, етитский хрен! – вломил Валеев с чувством, показывая на газету.

Пробежав глазами статью, я сразу понял, что мы имеем дело с грамотным противником. В самом тексте не было ничего криминального: показатели жирности масла, надои, госты на молочную продукцию. Все соответствовало реальности, и опровергать тут, в сущности, нечего. Но кто будет обращать внимание на цифры, если в память врежется образ старой дохлой коровы?

Хитро́.

В конце статьи совсем уже ни к селу ни к городу помещалась карикатура, на которой были изображены пляшущие человечки с горящими шапками на головах. Подпись под фото гласила: «На воре шапка горит». И снова не за что зацепиться: несмотря на то что под ворами явно подразумевались Лебедев с Валеевым, если дело доедет до суда, то автор статьи наверняка сошлется на то, что сообщение безадресное и никто конкретно не имелся в виду.

– Конкуренты? – спросил я, вдоволь насмотревшись на этот шедевр местной журналистики.

Видимо, решив, что газета больше не нужна, Лебедев моментально смял ее и в ярости отправил в мусорное ведро.

– Я у себя, что ли, ворую! – воскликнул директор. – Значит, мы с Тимуром Тимуровичем друг у друга воруем. Так, что ли?

Он говорил «знащит» и «Тимуровищем» – верный признак того, что дома он говорит по-татарски.

Пока Лебедев высказывался, Валеев извлек из ведра газету, крикливым желтушным дизайном вопившую о том, что деревне срочно нужен человек книжной культуры, специалист по словам.

Если честно, Валеев снова удивил меня. Уверяя всех в том, что не может точно сформулировать разницу между филологом и философом, он был совсем не прост, как оказалось, моментально смекнув, что нужно делать с газетой. Промахнулся Тимур Тимурович только в одном: выбрав себе в союзники человека, который однажды уже проиграл на гуманитарном фронте. То есть меня. Впрочем, это была не его вина, а я надеялся стать лишь посредником между ним и моей теткой, которая как раз и специализировалась на таких вот словесных баталиях.

«Это ж надо, какая карма!» – Конечно, я подумал, что филология изощренно мстит мне.

* * *

Вы видите, до чего русский ум не привязан к фактам.

Он больше любит слова и ими оперирует.

Академик И. П. Павлов,

физиолог

Жизнь гуманитария, наполненная размышлениями о неосязаемых вещах, и жизнь деревенского фельдшера, в которую я буквально сбежал после филфака, с некоторых пор стали ассоциироваться у меня с двумя сторонами жизни двоеженца. Они сочетались, как сон и явь, как чувственное и настоящее, в каждую из этих жизней я погружался с головой, в каждой был как будто другим человеком, каждую по-своему любил. Только мое двоеженство было далеко от идеала счастливой мусульманской семьи, где обе жены уживаются на одной кухне. Оно напоминало скорее преступное, запретное сожительство, когда одна не должна знать о существовании другой.