Читать «Тюльпанная лихорадка» онлайн - страница 3

Я вижу, как мы неподвижно сидим за обеденным столом: наш застывший миг перед той минутой, когда все изменится.

После ужина муж читает мне Библию. «Всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ – трава».

Но я уже как бы нахожусь на картине и смотрю на нас из золоченой рамы со стены.

2. Мария

Она должна пристально следить за поведением своих слуг: как они выглядят и разговаривают, как общаются друг с другом, как переглядываются и пересмеиваются, какие отношения завязываются между прислугой мужеского и женского пола, – ибо пренебрежение подобным и приводит к тому, что в их доме поселяется легкомыслие и даже прямое распутство. А это доставляет чрезвычайный стыд хозяйке.

Дж. Дод и Р. Кливер. Божественная форма домашнего правления, 1612 г.

Служанка Мария, хмельная от любви, надраивала медную сковородку. Ее распирало от плотского желания; движения были медленными и неуклюжими, словно под водой. Она улыбалась своему искаженному отражению в блестящем диске. Это была сильная и здоровая деревенская девушка с хорошим аппетитом. Такой же крепкой и здоровой была и ее совесть. Пуская Виллема в свою постель – ту, что стояла в глубокой нише за домашним очагом, – она стыдливо задергивала занавеску, чтобы скрыться от Божьего гнева. С глаз долой – из сердца вон. В конце концов, они с Виллемом собирались пожениться.

Мария мечтала о семейной жизни. Допустим, хозяин с хозяйкой умерли – утонули в море, – а она и Виллем живут в доме с шестью милыми детишками. Она моет посуду, ожидая возвращения мужа. Когда хозяйка уходила, она закрывала нижнюю часть оконных ставень, чтобы ее не могли увидеть с улицы. Парадные залы погружались в тень, и Мария бродила по ним словно по дну моря. Надевала синий бархатный жакет хозяйки, отороченный меховыми манжетами и воротником, и гуляла по дому, как бы невзначай поглядывая на себя в зеркало. Каждый имеет право помечтать – что в этом дурного?

Мария стояла на коленях посреди гостиной и натирала бело-голубые плитки возле плинтусов. На каждой плитке изображалась какая-нибудь детская игра: то с обручем, то с мячиком. Больше всего ей нравился малыш на игрушечной лошадке. Всю комнату обрамляли изображения ее детей. Она осторожно протирала их мягкой тряпочкой.

С улицы доносились звуки – шаги прохожих, голоса. Мария выросла в деревне, и ее до сих пор удивляла шумная суета Геренграхта, где в укромный мир домашнего уюта всегда вторгался уличный гомон. Громко кричал продавец цветов – тонким писклявым голоском, точно чибис. Парень из лудильной мастерской громыхал инструментом, предлагая ремонтировать посуду, словно проповедник, призывающий грешников к покаянию. Какой-то мужчина, проходя рядом, отхаркнулся и сплюнул.