Читать «Старик, который читал любовные романы» онлайн - страница 4

– Молчать, уроды! Здесь, в консультации, я командую, ясно? И делать будете то, что я вам скажу! Вот когда слезете с кресла, можете называть меня зубодером, коновалом, гландорезом или еще хрен знает кем. Там дело ваше. Я, может, даже посмеюсь вместе с вами и, так уж и быть, сделаю пару глотков за ваше здоровье, если, конечно, вы меня угостите.

Томившиеся в очереди «на прием» слушали все это с самым страдальческим видом. Те, по чьим челюстям уже прошлись зубодерные щипцы, выглядели ничуть не лучше.

Единственные, кто продолжал безмятежно улыбаться в радиусе прямой видимости от «консультации», были сидевшие чуть поодаль на корточках хибаро.

Хибаро – индейцы, ставшие изгоями в собственном племени. Народ шуар изгнал их за то, что они слишком поспешно и необдуманно стали перенимать казавшиеся большинству индейцев дикими и постыдными обычаи «апачей», то есть белых людей.

Индейцы-отщепенцы безропотно приняли это позорное прозвище, данное им еще испанскими конкистадорами, в чьем родном языке слово «хибаро» обозначало тупого, необразованного жителя какой-нибудь дальней деревни.

Разница между настоящим шуар и типичным хибаро была видна невооруженным глазом. Индейцы, продолжавшие жить в сельве, были преисполнены самоуважения и гордости, чего никак нельзя было сказать о жалких оборванцах, собравшихся у пристани Эль-Идилио и униженно дожидавшихся милостыни в виде пары глотков любой жидкости, содержащей спирт.

Хибаро довольно улыбались, сверкая при этом заостренными, сточенными с помощью речной гальки зубами.

– А вы что скалитесь? Какого хрена уставились? – кричал на них стоматолог и, грозно размахивая в воздухе щипцами, предупреждал: – Ничего, ничего, подождите, макаки! Попадетесь и вы ко мне в лапы!

Заметив, что на них обратили внимание, хибаро, не переставая улыбаться, закивали головами и затараторили:

– Хибаро хороший зубы иметь! Хибаро много обезьяний мясо кушать!

Время от времени кто-нибудь из пациентов, не выдержав мучений, испускал пронзительный крик, от которого срывались с деревьев и взлетали в воздух перепуганные птицы, и хватал доктора за руку, державшую орудие пытки; при этом другая ладонь страдальца непроизвольно сжималась на рукояти мачете. Суровый окрик Рубикундо Лоачамина приводил бунтовщика в чувство.

– Веди себя как мужик, ты, козел! Больно ему, видишь ли! Знаю, что больно. Кто виноват? Я тебе, кажется, уже сказал. Так что сиди смирно и не вздумай хвататься за нож. В конце концов, докажи всем, что яйца у тебя промеж ног не просто так подвешены. Мужик ты или баба сопливая?

– Да понимаете, доктор, уж очень ведь больно, – смиренно и смущенно оправдывался секунду назад кипевший гневом пациент. – Вы же у меня не зубы, вы как будто прямо душу вытаскиваете. Дайте я хоть водки хлебну, что ли.

Закончив прием и обслужив последнего больного, доктор Рубикундо Лоачамин тяжело вздохнул. Обтерев со лба пот, он завернул оставшиеся невостребованными вставные челюсти в алую салфетку и стал дезинфицировать свои инструменты. Неожиданно какое-то движение на реке привлекло его внимание. Доктор поднял голову и увидел, что к пристани приближается индейское каноэ.