Читать «Бумажный занавес, стеклянная корона» онлайн - страница 7

– Только попробуй, – совершенно другим голосом сказал Богдан. – Уволю. И отправляйся тогда служить у Татьяны Толстой.

Оба рассмеялись. Вернее, Грегорович рассмеялся, а камердинер улыбнулся краешками губ. Казалось, при рождении ему выдали в пользование ограниченное количество звуков, и расходовал он их крайне экономно, не тратя на ерунду вроде смеха.

Певец покрутился перед зеркалом, повернулся левым боком и изогнул шею, придирчиво вглядываясь в свое отражение. Новый камзол был роскошен: ярко-алый, прошитый золотыми нитями, с отложным изумрудным воротником.

– Живот висит, – уныло сказал Богдан. – Кешенька, висит же?

– Висит, – подтвердил камердинер.

Грегорович немедленно стал цвета камзола.

– Безжалостный ты человек! – вскричал он. – Хоть бы раз в жизни сказал: вы прекрасны, Богдан Атанасович, нечеловечески прекрасны, я в вас влюблен, все в вас влюблены, и живот у вас подтянутый, и талия бесподобна, и голосина такая, что соловьи дохнут от зависти!

Кутиков переступил с ноги на ногу и скучным тоном повторил:

– Вы, Богдан Атанасович, нечеловечески прекрасны. И живот у вас подтянутый. И талия бесподобна. И баритон дивный, просто дивный.

– Уволен! – во весь голос рявкнул певец.

Вопль был такой силы, что, казалось, зеркало вздрогнуло и пошло испуганной волной.

– Лжец! Подхалим!

– Как же так, Богдан Атанасович… – огорчился Кеша.

– Пошел вон, льстивый ублюдок!

Певец яростно принялся сдирать с себя камзол и запутался в подкладке.

– Мстительный вы, – упрекнул камердинер, помогая ему выпутаться из шелкового плена. – Как все жиробасы. Локоточек вот сюда, вот сюда… Трусы не сорвите в пылу гнева, замерзнете.

– Ты кого жирным назвал?!

– А будете налегать на гамбургеры, перестанете влезать в ваш золотой плащ.

– Убирайся!

– Уже ухожу. Отправляюсь прямо к вашим конкурентам. Буду им рассказывать, как на вас джинсы со стразами разошлись посреди концерта. И камушки посыпались сверкающим дождем. Совсем как в вашей песне. Как это… Парам-пам-пам, прильну к тебе, парам-пам, дождем сверкающим! – Камердинер мелодично намурлыкал всем известный хит.

– Ненавижу тебя! – взвыл Грегорович.

Кутиков скромно потупился.

– Спасибо, Богдан Атанасович. Я старался!

Зеркало снова вздрогнуло, на этот раз от хохота. Освобожденный от тисков камзола певец помахал руками, энергично растер грудь и с чувством обнял камердинера.

– А ведь я еще ничего, а, Кешенька?

– Время самоутешения закончилось в десять, – флегматично заметил тот. – А сейчас у вас по расписанию тренажерный зал.

– Нажорный! – передразнил Богдан. – Я после него жрать хочу!

– Вы и до него жрать хотите. А у вас послезавтра гости. Вы должны быть красивый и худой.

Лицо Грегоровича омрачилось.

– Для кого стараться-то… Олеся сама вся в целлюлите. Медведкина каждый лист шпината считает. Кармелита меня упрекнет? Или, может, Вороной?

– Вы господина Джоника пригласили, – напомнил Кеша, надевая камзол на манекен.

Богдан хлопнул себя по лбу с такой силой, будто хотел прикончить напившегося комара.

– Правда, Кешенька! И с ним какая-то девица явится, кажется?

– Девица идет нагрузкой к Бантышеву. С молодым человеком в качестве сопровождения будут два охранника.