Читать «Развилка» онлайн - страница 3

— Андрий! — с заметным малороссийским акцентом окликнул меня Захаров и покрутил головой.

Тишина. Я молчал.

— Красноармеец Погиба! — снова, на этот раз командным тоном, позвал старшина.

— Здесь! — я отодвинул в сторону куст, за которым прятался, и выполз из-под упавшего старого ствола, под которым была глубокая промоина.

Старшина усмехнулся и кивнул:

— Добре сховался.

Когда мы были одни, Захаров обращался ко мне по-свойски, как земляк. Он на пятнадцать лет старше, половину жизни в армии, участник Гражданской войны и прошел Финскую. Но главное — мы земляки. Он родом с Кубани, и я оттуда. Правда, он на родине лет десять уже не бывал, и его семья проживала в Подмосковье, а я детдомовский с Катеринодара, то есть с Краснодара.

— Ну как тут, спокойно? — не выходя в поле, Захаров кивнул в сторону Боброво, которое было занято немцами.

— Спокойно, — подтвердил я.

— Плохо, — сказал он.

Месяц назад я мог задать ему резонный вопрос — что плохого в тишине. А сейчас промолчал. За спиной уже есть боевой опыт, бои за Смоленск и выход из окружения. На войне учишься быстро и я усвоил одну простую истину — если на передовой тишина, значит, противник готовит наступление и копит силы, а возможно, нас уже обходят, и скоро мы в очередной раз окажемся в котле. Уж лучше пусть немцы стреляют.

— Сидай, Андрий, — старшина присел под дерево и положил на колени автомат ППД.

Я разместился с ним рядом и поставив между ног карабин Мосина образца 38-го года. После чего спросил старшину:

— Иваныч, новости есть?

Он пожал плечами:

— Нет. Только сводку вчерашнюю повторяли.

— И что в сводке?

— Наши войска ведут ожесточенные бои на Смоленском, Кексгольмском, Коростенском и Белоцерковском направлениях. На остальных участках бои разведывательного характера. Корабли Балтийского флота потопили один и повредили два торпедных катера противника. Летчики сбили сколько-то самолетов и сколько-то потеряли.

— Понятно… — протянул я.

Сидим. Молчим. Каждый думает о своем. Но неожиданно Захаров задает новый вопрос:

— Андрий, а ты точно своих родичей не помнишь?

Эта тема, которую старшина за полгода поднимал несколько раз, мне неприятна. Не люблю ворошить прошлое, от этого сразу приходила тоска. Однако я ответил:

— Не помню. Меня в детдом в тридцать втором году привезли, в декабре, как раз перед Новым Годом. Я уже доходил, от голода разум помутился. Десять лет мне тогда исполнилось. Помню только, что в станице жил. Хата была. Двор большой. Потом стрельба какая-то. Дальше детдом и завод, пока в армию не призвали.

— А лица родителей?

— Нет. Все, словно в тумане.

— А станица, говоришь, Уманская?

— Так в документах записано. Ты же сам их видел, Иваныч. Раньше называлась Уманская. Потом переименовали в Ленинградскую.

— И что, в станицу после детдома не ездил?

— Как? Денег не было, и кто бы меня отпустил. Только школу окончил, с детдома в жизнь выпустили и на завод. У станка поработал и призыв.

— А про родных узнать пытался?

— Мать умерла. Это точно. Про отца сведений нет, пропал. А больше никого.