Читать «Под стягом Габсбургской империи» онлайн - страница 26

Теперь, когда я это вспоминаю, то с дрожью думаю, что, наверное, был весьма безрассуден, раз поднялся в воздух на такой хлипкой машине, столь жалкой, прямо-таки стрекозиной хрупкости. Когда немцы использовали аналогичный аппарат для бомбёжки Парижа в 1914 году, люди на земле подумали про взрыв магистрального газа, потому что на фоне солнечного неба нападавший казался почти прозрачным.

Я сидел в своего рода плетеной сидячей ванне и крутил штурвал, вертикально воткнутый в колонку управления, который разворачивал аэроплан не при помощи пары элеронов, а путем скручивания всего крыла с использованием сложной системы из проволоки и шкивов, сходящихся на стойке прямо у меня под носом.

Что касается приборов, то в моём распоряжении имелся датчик уровня топлива, индикатор давления масла и весьма приблизительный высотомер. Но я быстро понял, что лучшие друзья пилота - это длинный шарф и музыкальный слух. Шарф являлся отличным индикатором направления: когда мы поднимались, его тянуло вниз, когда снижались - его тащило наверх, а в горизонтальном полете направление ветра можно было оценить, судя по тому, сносит его вправо или влево.

Что же касается скорости, то самый надежным способом оценить её (по крайней мере, для меня) было прислушаться, на какой ноте свистит ветер, проносясь через многочисленные расчалки . Годы спустя, живя в доме на Айддесли-роуд, летом я частенько сидел в саду и смотрел, как реактивные лайнеры грохочут над головой, взлетая из Хитроу: самолет весом в пару сотен тонн и три сотни пассажиров взмывали в небо под углом градусов в двадцать, влекомые двигателями, суммарной мощностью как тысяча «Голубей» Этриха, связанных вместе.

Иногда я улыбаюсь и думаю: «Пусть Господь донесет вас на своих крыльях, дети мои, наслаждайтесь организованным туризмом. И вспоминайте иногда старого глупца с забавным акцентом, потому что если вы можете позавтракать в Слау, а отобедать уже на Тенерифе, то в какой-то мере обязаны этому таким как я. Поскольку, даже если положа руку на сердце, я и не могу утверждать, что был одним из пионеров авиации, то, по крайней мере, стоял в первом ряду тех, кто шел за ними.

Первый час перелета прошел достаточно буднично - я скользил на высоте в шесть сотен метров со средней скоростью в пятьдесят узлов. Начинался один из тоскливых дней, характерных для конца осени в центральной Европе, когда высокое давление умертвляет всяческое движение воздуха, а толстое одеяло из серых облаков висит над землей с такой скорбной и однородной плотностью, будто цвета земли и неба сливаются воедино.

Но, по крайней мере, имелся слабый ветер - важное соображение при пилотировании аэроплана, который на самом деле немногим больше, чем планер с мотором. Я тарахтел от Иглау в направлении Праги по моим прикидкам уже часа полтора. В соответствии с инструктажем я следовал вдоль дороги: белой царапины, петляющей сквозь тонкие, словно спички, борозды полей и темно-серые леса Таборского плато.