Читать «Неутомимые следопыты» онлайн - страница 3

И надо же было вмешаться в дело Женьке Вострецову. Он объявил, что двадцатый век куда интереснее доисторической эпохи.

— Да я бы со скуки помер, если бы жил в то время! Ты представляешь, пригласили бы тебя на новогодний… папоротник, что ли… или хвощ!.. Вместо лампочек — головешки!.. Дед Мороз — в мамонтовой шкуре… И подарок — вместо мандаринов и конфет кусок жареного ихтиозавра!.. Или каменный топор!..

— Да кто тебе сказал, что я собираюсь заниматься изучением древнейших времен?

— А то каких же?

— Ну, конечно, не самых давних…

Примирил нас все тот же Иван Николаевич. Однажды он пришел к нам в кружок и торжественно положил перед нами какую-то загадочную бумагу.

— Это первый лист судебного дела, — сказал он.

Мне отчетливо было видно изображение двуглавого орла, символа царского самодержавия. Внизу под ним я увидел печатные буквы «Московская Судебная палата по уголовному департаменту».

— Давайте разбираться вместе, — произнес Иван Николаевич. — Видите цифру здесь наверху?

— Одна тысяча девятьсот семь, — вслух прочитал Валя Леонтьев.

— Правильно. А что же это был за год?

— Это было время столыпинской реакции, — горячо объявил Женька Вострецов.

Ну, конечно, он был прав. После вооруженного восстания в Москве в 1905 году, когда царские войска подавили поднявшихся на борьбу измученных нелегкой, беспросветной жизнью рабочих, премьер-министр Столыпин издал закон, по которому бунтовщиков, то есть революционеров, стали преследовать еще сильнее. Их сажали в тюрьмы, угоняли на каторгу, везли в ссылку… Многих в ту пору казнили…

Какая-то странная это была фотокопия. Один уголок у листка был оторван, другой с противоположного конца обожжен. По всему листку были разбросаны рукою какого-то судебного писаря хитрые завитушки. Обвиняемой была женщина двадцати двух лет. Звали ее Ольгой. Дальше кусок листка был сожжен: по копии проходила ясно отпечатавшаяся бахрома.

Следующая строчка начиналась с половины фразы: «…ющей мҍстожи…» — и опять обгорелая бахрома. Внизу, слева, оторванный уголок, и снова строчка, начинающаяся с половины слова: «…ражной».

— Дело в том, — объяснил Иван Николаевич, — что в феврале семнадцатого года архив, где хранятся судебные документы, горел. Отсюда такой вид у этого листка.

Женька сидел с пылающим лицом.

— Она жила на Овражной улице, — охрипшим от волнения голосом объявил он.

— Правильно, — подтвердил Иван Николаевич.

Дальше в загадочной бумаге было еще несколько оборванных строчек. Нам удалось разобрать лишь слово «сословiя». Ни фамилии, ни отчества этой Ольги в бумаге не оказалось. Зато очень явственно была проставлена мера наказания, к которой эту несчастную приговорили — пятнадцать лет каторжных работ. Видно, судебному писарю доставляло особенное удовольствие указывать сроки наказания.