Читать «Неприкаянные письма» онлайн - страница 196

Против археологии в наше время не попрешь. «Елизавета» корректирует свой курс и обходит Авалон стороной.

За спиной Нимуэ Артур поворачивается на каменном ложе на бок, прижимает к себе свою Гвиневеру, а Ланселот обнимает Артура, и они продолжают спать в счастливом тройном неведении. Успокаивается и двор короля под горой – там тоже наступает тишина, и все погружаются в сон.

Я поворачиваюсь к своей ведьме. Она догрызает половинку яблока. Вторую протягивает мне. Я принимаю из ее рук плод, сладкий, как будущее, и кислый, как прошлое, напоенный грязной магией древних, и впиваюсь в него зубами, не спуская глаз с нее, Девы Озера. Меч, снова ставший ножиком для разрезания бумаги, я отправляю в карман.

– Хочешь, пойдем покупаемся голышом? – предлагает Нимуэ. – Где-то тут, насколько я помню, есть подземное озеро.

– И римские бани тоже есть, – отвечаю я.

– И сосна, – говорит она, устремляя на меня сияющий взор.

– Точнее, хрустальная башня, – поправляю ее я.

– Старик, – хрипит Адам. Пошатываясь, он встает на ноги. Вид у него как с похмелья. – Это что, Камелот?

Кирстен Кэсчок

Кирстен Кэсчок – автор трех стихотворных книг: Unfathoms («Непостижимые»), «Красивое имя для девочки» и The Dottery («Пунктирно») – лауреат премии Дональда Холла в поэзии. Первый ее роман, Sleight («Мухлёж»), произведение художественной фантастики об эстрадном представлении. Она получила степень доктора философии в Университете Джорджии за изыскания в английском языке и еще одну степень по хореографии в Университете Темпл. С ее недавними работами можно познакомиться в журналах American Poetry Review, BOAAT и Liminalities. Кирстен Кэсчок – доцент кафедры английского языка и литературы Дрексельского университета, а также главный редактор журнала thINKing DANCE, издающегося консорциумом танцевальных артистов и писателей Филадельфии.

«Меня всегда привлекали истории и фильмы о детях, которые по-своему непутевы или пагубны, вроде «Дурного семени», «Пятого ребенка» и др. Когда я получила по почте малышовый носочек с изображением черепа на нем, то принялась думать о тех, кто этого малыша опекает. Можно ли, раздумывала я, написать историю о дурном ребенке, чтобы при этом вина НЕ легла прежде всего на его мать? Какого рода близость требуется, чтобы сломать этот, ставший каноническим, сюжетный мотив? Я начала писать с этой отправной точки, изнутри такой близости. Ощущение было… странным».

Кирстен Кэсчок

И мы, всегдашние зрители, повсюду

Мамаша – это, выражаясь исторически, мать постарше. Вон локон седины, который она не закрашивает. Ее страстное обожание ребенка похоже на слишком уж заметную косметику. Стоит ему споткнуться, как она всякий раз проявляет такую заботу, что, чувствую, нервничать начинаю за него и метаться понапрасну. Упадет ли дитя сегодня? Непоправимо? Вот какую тревогу воплощает ее поза, когда она в резком порыве вскакивает с лавочки, чтобы метнуться к нему по усыпанной щепой земле. Потрясает (учитывая, до чего она тревожится), что́ она только позволяет ребенку по имени Гибб, рискующему насажать себе заноз на неустойчивых досках.