Читать «Мартовские колокола» онлайн - страница 25

Нахалом этим оказался некий Эффенбах, ученик седьмого класса одной из московских гимназий – и теперь его судьба, как, впрочем, и роль, сыгранная в этом прискорбном инциденте латинистом, горячо обсуждались во всех гимназиях и реальных училищах столицы. Николка, конечно, был в курсе – и стоило ему упомянуть, что по этому поводу говорят в классе, как Василий Петрович завелся не на шутку. Он, судя по всему, тоже недолюбливал латиниста, однако же никак не одобрял поведения Эффенбаха.

– Что делать с такими вот молодыми нахалами? – сетовал дядя. – Сечь поздно, а не сечь – распустится еще больше. Простить, не изгнав (совершенно заслуженно, кстати) из гимназии, – обнаглеет еще больше. Выгнать – станет, пожалуй, еще и революционером. Времена наступили тревожные, – рассуждал Василий Петрович, – и сейчас многие родители мальчиков даже и благородных семей всерьез опасаются, что их дети уйдут в бомбисты, анархисты, революционеры. Всем памятны еще нигилисты, о которых писали Тургенев и Чернышевский. Да и родители гимназистов сами не раз встречали подобных нигилистов на улицах Москвы – точно так же, как и убежденных народников в красных мужицких рубахах.

Правда, по словам Василия Петровича выходило, что у нигилистов дресс-код был несколько другим: темные очки, перекинутый через плечо плед, небрежность и неопрятность, рабочие рубахи с кожаными поясами. Мужчины носили длинные волосы; девицы-нигилистки, напротив, стриглись коротко. Эх, знал бы он, что из этого выйдет через какие-то двадцать пять лет… впрочем, не о том сейчас речь.

Меня, признаться, это изрядно удивляло – неужели местные жандармы настолько беззубы, что будущие революционеры совершенно не боятся выставлять напоказ свою принадлежность к противогосударственному движению? И это – всего через пять лет после цареубийства? Тогда, пожалуй, я понимаю Геннадия и его радикалов, которые вопреки здравому смыслу обосновались в таком рассаднике нигилизма, как «Ад»…

Пока я так расуждал, тема разговора сменилась. На этот раз нить беседы взяла в свои руки Ольга Георгиевна, и выволочку получал не абстрактный какой-то Эффенбах, а вполне конкретный племянник. Оказывается, тетя, открыв какой-то из его учебников, увидела на форзаце следующее предупреждение: «Сия книга принадлежит Николаю Владимировичу Овчинникову. Кто возьмет ее без нас, тот получит в правый глаз, кто возьмет ее без спроса, тот останется без носа».

Грозное предупреждение не напугало тетю Олю, а наоборот, привело ее в крайнее раздражение; в результате мы с четверть часа выслушивали (вполне в духе застольных наставительных бесед, принятых, по ее словам, в Институте благородных девиц) нравоучение на тему трепетного отношения к книгам вообще, и к учебникам русской словесности – в особенности. Николка, красный как рак, весь извертелся на стуле; Василий Петрович лишь одобрительно кивал, не отрываясь, впрочем, от тарелки. Вредина-Маринка торжествовала; а когда тетя Оля разразилась особенно поучительным пассажем, Николкина кузина как-то по-особому стрельнула в меня глазами и, потянувшись за хлебом, как бы ненароком оставила рядом с плетеной корзинкой крошечный бумажный шарик. Я сразу сообразил и, взяв в свою очередь кусок хлеба, прихватил и «спаслание». Вот ведь тоже утраченная навсегда наивная деталь времени; кому в наше время СМС и соцсетей могут понадобиться подобные записочки? Романтика, что тут скажешь…