Читать «Любовница смерти» онлайн - страница 24

Борис Акунин

Коломбина содрогнулась, представив, какой трагедией эта немецкая целеустремленность обернется для их бедной «мутти», но тут же устыдилась этой обывательской мысли. Ведь сама не так давно написала стихотворение, в котором утверждалось:

Лишь тот, кто безогляден и стремителен, Способен жизнь свою испить до дна Нет ничего – ни дома, ни родителей. Есть только блеск игристого вина.

Еще там был низенький полный брюнет с длинным носом, вступавшим в решительное противоречие с пухлой физиономией, его звали Сирано.

– Этот особенно не мудрствует, – покривился Петя. – Знай себе копирует стихотворную манеру ростановского Бержерака: «В объятья Той, что мне мила, я попаду в конце посылки». Записной шутник, фигляр. Из кожи вон лезет, чтоб поскорее угодить на тот свет.

Последнее замечание заставило Коломбину приглядеться к последователю гасконского остроумца повнимательней. Когда Калибан рокочущим басом декламировал своё жуткое творение про скелетов, Сирано слушал с преувеличенно серьезной миной, а, поймав взгляд новенькой, вдруг изобразил череп: втянул щеки, выпучил глаза и сдвинул зрачки к своему впечатляющему носу. От неожиданности Коломбина прыснула, проказник же поклонился и снова принял сосредоточенный вид. Рвется на тот свет? Видно, не так всё просто в этом веселом толстячке.

– А вот это Офелия, она у нас на особом положении. Главная помощница Просперо. Мы все умрем, а она останется.

Юную девицу в простом белом платье Коломбина заметила лишь теперь, после Петиных слов, и заинтересовалась ею больше, чем прочими членами клуба. Ревниво отметила белую и чистую кожу, свежее личико, длинные вьющиеся волосы – такие светлые, что в полумраке они казались белыми. Прямо ангел с пасхальной открытки. Лорелея Рубинштейн не считалась – толстая, старая и вообще небожительница, но эта нимфа, по мнению Коломбины, была здесь явно лишней. За всё время Офелия не проронила ни звука. Стояла с таким видом, будто не слышала ни стихов, ни разговоров, а прислушивалась к каким-то совсем иным звукам; широко раскрытые глаза смотрели словно сквозь присутствующих. Что еще за «особое положение» такое, ревниво нахмурилась новенькая.

– Какая-то она странная, – вынесла свой вердикт Коломбина. – И что он в ней нашел?

– Кто, дож?

Петя хотел объяснить, но Просперо властно поднял руку, и все разговоры сразу стихли.

– Сейчас начнется таинство, а между тем средь нас чужая, – сказал он, не глядя на Коломбину (у той сердце так и сжалось). – Кто привел ее?

– Я, Учитель, – волнуясь, ответил Петя. – Это Коломбина. Я за нее ручаюсь. Она еще несколько месяцев назад сказала мне, что устала от жизни и хочет непременно умереть молодой.

Теперь дож обратил на замершую девицу свой магнетический взгляд, и Коломбину из холода бросило в жар. О, как мерцали его строгие глаза!

– Ты пишешь стихи? – спросил Просперо.

Она молча кивнула, боясь, что дрогнет голос.

– Прочти одну строфу, любую. И тогда я скажу, можешь ли ты остаться.

Срежусь, сейчас срежусь, тоскливо подумала Коломбина и часто-часто захлопала ресницами. Что прочесть? Лихорадочно перебрав в памяти все свои стихотворения, она выбрала то, которым гордилась больше всего – «Бледный принц». Оно было написано в ночь, когда Маша прочла «Принцессу Грезу» и после прорыдала до утра.