Читать «Император» онлайн - страница 43

— Если он увидит тебя, это снова взволнует его. Он так на тебя сердит, так сердит!

— Всемогущий Зевс! Какое же великое преступление я совершил? Боги прощают тягчайшие грехи мудрецов, а человек не может извинить шалости глупого мальчишки!

— Ты осмеял его.

— Вместо отбитой головы толстого Силена там у ворот я поставил на плечи статуи глиняную голову, которая была похожа на твоего отца. Это была моя первая самостоятельная работа.

— Ты сделал это, чтобы уколоть его.

— Право, нет, Селена, мне просто хотелось подшутить. Только и всего.

— Но ведь ты знал, как он обидчив?

— Да разве пятнадцатилетний повеса думает о последствиях своей шалости? Если бы только он отстегал меня по спине, его гнев разразился бы громом и молнией и воздух очистился бы снова. Но поступить таким образом! Он отрезал ножом лицо моей статуи и медленно растоптал валявшиеся на земле куски. Меня он только раз ткнул большим пальцем (я, впрочем, до сих пор это чувствую), а затем начал поносить меня и моих родителей так жестоко, с таким горьким презрением…

— Он никогда не бывает вспыльчив, но обида въедается в его душу, и я редко видела его таким рассерженным, как в тот раз.

— Если бы он покончил со мною расчет с глазу на глаз, — продолжал Поллукс, — но при этом присутствовал мой отец. Посыпались горячие слова, к которым моя мать прибавила кой-что от себя, и с тех пор завелась вражда между нашими домами. Меня огорчило больше всего то, что он запретил тебе и твоим сестрам приходить к нам и играть со мною.

— Мне это тоже испортило много крови.

— А весело было, когда мы наряжались в театральные тряпки или плащи моего отца!

— И когда ты лепил нам кукол из глины!

— Или когда мы изображали Олимпийские игры!

— Когда мы с малышами играли в школу, я всегда была учительницей.

— Больше всего хлопот было у тебя с Арсиноей.

— Как приятно было удить рыбу!

— Когда мы возвращались домой с рыбой, мать давала нам муки и изюма для стряпни… А помнишь ли ты еще, как я на празднике Адониса остановил рыжую лошадь нумидийского всадника, когда она понесла?

— Конь уже сбил с ног Арсиною, а по возвращении домой мать дала тебе миндальный пирожок.

— Но твоя неблагодарная сестрица, вместо того чтобы сказать мне спасибо, принялась уплетать его, а мне оставила только крохотный кусочек. Сделалась ли Арсиноя такой красавицей, какой обещала стать? Два года тому назад я видел ее в последний раз. Восемь месяцев я проработал, не отрываясь, для своего учителя в Птолемиаде и даже со своими стариками виделся лишь по разу в месяц.

— Мы тоже редко выходили из дому, а заходить к вам нам запрещено. Моя сестра…

— А очень она красива?

— Кажется, очень. Чуть раздобудет где-нибудь ленту, сейчас же вплетет ее в волосы, и мужчины на улице смотрят ей вслед. Ей уже шестнадцать лет.

— Шестнадцать лет маленькой Арсиное! Сколько же времени прошло со дня смерти твоей матери?

— Четыре года и восемь месяцев.

— Ты хорошо помнишь время ее кончины… Да и трудно забыть такую мать! Она была добрая женщина. Приветливей ее я никого не встречал, и мне известно, что она пыталась смягчить твоего отца. Но это ей не удалось, а потом ее настигла смерть.