Читать «Хизер превыше всего» онлайн - страница 35

Зная, что эта болезнь настигла и ее, Хизер старалась держать в узде свою жажду приобретательства и, напротив, получать удовольствие от простых вещей. А поскольку как раз в это время большинство обитателей дома уехали и появились грузовики с рабочими, она решила подавить потребность в комфорте и принять все неудобства, связанные с ремонтом как справедливую расплату за незаслуженно роскошную жизнь. Она даже отказывалась поддерживать ежедневные, пусть и обоснованные, сетования отца, что давалось ей нелегко, поскольку постоянное внимание этого рабочего на пороге собственного дома ей изрядно докучало.

Как бы то ни было, поговорить об этом с отцом она стеснялась, а мать, как всегда, ничего не замечала, и Хизер это было точно известно, потому что однажды, когда они искали бандероль, а швейцар куда-то отлучился, Хизер предложила спросить у рабочего перед домом, а мать даже не поняла, о ком речь. Хизер объяснила, что он – единственный белый в бригаде и что, хотя его седые волосы острижены так коротко, что он кажется лысым, он вовсе не лысый и у него на самом деле гладкая кожа, четко очерченные скулы и ясные голубые глаза молодого мужчины.

Она не могла сказать матери, что с каждым днем он интригует ее все больше, ей хотелось узнать, откуда он, и что он за человек, и как могло получиться, что он такой красивый и последние два месяца ежедневно работает по десять часов в их доме, а мать его даже не заметила? Вероятно, полагала Хизер, мать запомнила бы его, если бы он смотрел на нее так, как смотрит на Хизер, в особенности когда один или два раза их взгляды встретились и ей показалось, будто она идет по улице нагишом.

Он, несомненно, раздражал бы мать, как вначале раздражал Хизер. Ее он рассердил, а потом и возмутил, заставив подумать о том, что себе позволяют мужчины, не имея никакого права смотреть на женщин жадным взглядом, ввергая их в смущение. Но смотрел он только на нее, на мать ни разу не взглянул, и со временем Хизер поняла, что он каким-то образом видит ее всю целиком.

Рабочий приходил ежедневно, и не могла же она сказать матери, что в те несколько дней, когда он отсутствовал, она беспокоилась, не забыл ли он о ней. Она не могла признаться матери, что его взгляды ее больше не раздражают, что чуть ли не каждую ночь она думает об их случайных встречах, воображая себе его или свое собственное представление о нем, и что от этих его взглядов у нее начинает сладко ныть под ложечкой, и это ощущение постепенно опускается все ниже.

Ей хотелось поговорить с ним. Сказать, что она не такая, как мать, что она замечает всех людей и знает: это ужасно, что его вынуждают вести себя фактически как прислуга. Она бы не обращалась к нему свысока, словно какая-нибудь избалованная дочка миллиардера, которая учится в частной школе и обладает богатством просто по праву рождения. Она гадала, что за лишения и стечения обстоятельств довели человека до такой жизни, умный ли он, какой у него голос и сможет ли она когда-нибудь сделать хоть что-то для нуждающихся. Она никогда не скажет матери, что мечтает обрести цельность – уступить велению сердца и раздать все, чем обладает, включая себя самое, если понадобится, дабы богатство, возраставшее многие годы без малейших усилий со стороны ее родителей, смогло пойти кому-нибудь на пользу. Но на самом деле она просто хотела сказать рабочему, что видит его.