Читать «Головокружение» онлайн - страница 108

Франк Тилье

43

…Твой последний взгляд остался со мной, и тяжелее всего было вынести его.

Всем великим людям, кто ушел в горы

И не вернулся.

Личные заметки Жонатана Тувье (12 июля 1991)

Мои губы произнесли имя, которое давно уже кануло в лету:

– Это он. Это Макс Бек.

Мишель выпустил меня и откатился в сторону. Горелку он погасил и, скорее всего, теперь лежал, как и я, на спине, раскинув в стороны руки и ноги.

– Ладно, допустим, Макс Бек. Тот, что погиб, сорвавшись в горах… Макс Бек или не Макс Бек – меня сейчас не это интересует. Я хочу знать одно: как отсюда выбраться. Черт, где же разгадка? «Буквы, цифры. И замок откроется». Как он откроется?

Я все еще не мог поверить. Девятнадцать лет молчания… Все эти статьи о его смерти… Похороны… Кто мог бы выжить на такой высоте, в одиночку, со сломанной ногой? Спустившись с горы, я потом еще пять дней сидел в базовом лагере, чтобы окончательно убедиться, что он погиб. Выходит, он выжил? Высоко в горах, с их ледяными ночами, без воды и пищи? Как же ему удалось?

Среди альпинистов гуляет множество небылиц. Да и мы сами разве не оказались внутри такой небылицы? Так или иначе, а Макс выжил и теперь явился, чтобы отомстить. Девятнадцать лет расчетливой подготовки. И все эти девятнадцать лет он знал, что я у него отнял все.

Я начал улавливать смысл своего заточения. Уже восемь дней я нахожусь в ловушке, в чудовищных условиях, цепляясь за последний лучик света, и я все еще жив. Потому что во всей этой истории есть что-то глубоко алогичное, какая-то тайна, которая заставляет нас выживать за пределами физических и умственных возможностей. Макс выжил в горах, а теперь заставляет меня выживать здесь. И заставляет пережить все, что пережил он.

Я с силой сжал руками лицо:

– Одному Богу известно как, но он снова объявился среди живых.

– И все ради того, чтобы пустить себе пулю в лоб в галерее? И не увидеть, как ты мучаешься?

– С него станется. Ради жеста, по причине, известной только ему. Он вполне был способен все это организовать. У него не осталось другого смысла жизни, только месть.

Мишель шумно вздохнул, и в этом вздохе я почувствовал покорность судьбе.

– Однако мне придется забрать у тебя горелку и, возможно, пойти на то, чтобы взорвать свою башку. Ведь это я должен был спасти твою жену. И я считаю, что имею право знать… Знать правду.

И я начал рассказывать:

– «Вор, лжец, убийца». Эти слова обрели смысл только теперь. И относятся они ко мне, и ни к кому больше. «Вор», первое слово… Это было в мае девяносто первого. Я возвращался из Лимы один, десять дней спустя после трагедии. В скверном физическом состоянии. В аэропорту, по ту сторону стеклянной стены, меня ждала Франсуаза. Она плакала, а мне стало холодно, как никогда… Я любил эту женщину, Мишель. Она потеряла мужа, а я никогда ее так не любил, как в тот миг. Я не могу тебе объяснить это ужасное чувство. На моих глазах погиб человек, а я испытал…

– …облегчение?

Мне было трудно ответить. Когда истину долго прячешь, она превращается в некую окаменелость, вещь в себе.