Читать «Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц» онлайн - страница 209
Борис Акунин
Затем настал черед личных друзей покойной императрицы. Зубовы, Екатерина Дашкова и многие другие получили указание сидеть по своим имениям и в столицах не показываться.
Всё это произошло неожиданно, без какого-либо повода. Так высшее сословие познакомилось с главной чертой Павла – переменчивостью настроений, а государство – с бесконечной кадровой чехардой, очень ослаблявшей и дезориентировавшей аппарат. Однажды, рассердившись на Сенат, царь враз отправил в отставку треть его членов. В другой раз, получив доклад о злоупотреблениях в Вятской губернии, повелел уволить
Можно предположить, что кажущаяся абсурдность многих павловских решений была вполне сознательной. Тем самым император демонстрировал абсолютность монаршей власти: воля царя священна, даже если она абсурдна. «Государь ни с кем не разговаривает ни о себе, ни о своих делах; он не выносит, чтобы ему о них говорили, – писал близкий к царю Ростопчин. – Он приказывает и требует беспрекословного исполнения». То же сообщает и лейб-медик Роджерсон: «Когда он что-нибудь хочет, спорить с ним не решается никто, ибо возражения он считает бунтом».
В пользу версии о «рассчитанной вздорности» Павла говорит то обстоятельство, что в самых важных государственных решениях он ее не допускал. Император чудил лишь в делах второстепенных и третьестепенных, которые производили впечатление на двор и столичных жителей, но большого ущерба стране не приносили. Из-за этого перечень павловских эксцессов, охотно пересказываемых современниками и историками, выглядит не столько списком злодейств, сколько собранием колоритных анекдотов.
Вот некоторые из этих многочисленных чудачеств.
Как-то раз государь услышал вдали звон явно не церковного колокола и потребовал выяснить, в чем дело. Ему доложили, что в доме графини Строгановой звонят к обеду. Павел заметил, что в три часа пополудни обедать поздно и отправил к графине полицейского с приказом впредь трапезничать в час дня.
Очень заботясь о благопристойности и в особенности о нравственности подрастающего поколения, Павел приказал, чтобы воспитанники Кадетского корпуса, проходя мимо расположенного неподалеку дворца царской фаворитки Анны Лопухиной, отворачивали лицо, дабы случайно не увидеть, как входит или выходит его величество.
Однако во всех других случаях не заметить императора почиталось преступлением. Пешеходы при виде самодержца должны были сдергивать шляпы, проезжающие – проворно выскакивать из экипажей и низко кланяться. Замешкавшихся, даже дам, в наказание сажали на гауптвахту. Пишут, что во время прогулок Павла, всегда происходивших в одно и то же время, улицы Петербурга пустели.
Как и мать, император очень нервно относился к французской революционной заразе, доходя в этой обсессии до совершенной неадекватности. В 1800 году для защиты от «разврата веры» и в обережение «гражданского закона и благонравия» Павел прекратил ввоз из-за границы вообще всякой печатной продукции, а заодно почему-то запретил любую иностранную музыку. Особую опасность государь видел во французской моде, следуя которой щеголи носили круглые шляпы и жилеты. За такую фронду полагался арест. Мужчинам не разрешалось отращивать бакенбарды, женщинам – специальным указом – воспрещалось наряжаться в «синие сюртуки с кроеным воротником и белой юбкой», а также в башмаки с лентами. Зато особым царским указом предписывалось иметь платье «с одинаким стоячим воротником, шириною не более как в три четверти вершка; а обшлага иметь того же цвету, как и воротники».
Из тех же соображений Павел распорядился удалить из русского языка все слова, «опороченные» революционными событиями. Особыми указами предписывалось вместо существительного «гражданин» использовать только «мещанин», вместо «общество» – «собрание», вместо «отечество» – «государство». Некоторые табу вообще не поддаются логическому объяснению. Например, царю не нравился глагол «обозреть» – можно было говорить только «осмотреть», вместо «врач» – «лекарь», а вместо «выполнить» – «исполнить» и никак не иначе.
Рассказывают, что статс-секретарь Нелединский-Мелецкий, сопровождая императора в загородной поездке, указал на зеленеющий вдали бор и возвышенно провозгласил (он был поэт): «Вот первые представители лесов, кои простираются за Урал». За это любитель природы был немедленно высажен на обочину, поскольку слово «представитель», напоминавшее о французских «народных представителях», находилось под запретом.
