Читать «Янтарная комната и другие повести» онлайн - страница 3

Владимир Николаевич Дружинин

— Фу, черт! Как же?…

Знал я немного. Наш разведчик наткнулся на немца, на раненого немца, и приволок его уже мертвого. А потом выяснилось: немец направлялся к нам. С нашей листовкой. Она была зажата в его мертвой руке.

— Да, печально. — Обжигаясь, я допивал чай. — Один-единственный перебежчик из Саморядовки…

В Саморядовке засело тысячи полторы немцев — остатки разбитой авиаполевой дивизии. Поток нашего наступления вот-вот охватит их. Им худо в Саморядовке, они без малого в котле. Но не уходят, вцепились намертво.

— Скверно, Саша! Майор, бедняга, в отчаянии? — Михальская выдохнула комочек дыма. — Честное слово, я ничего не знала.

— Шабуров невозможен.

— Да, тут я пас, Саша. Майор просил меня повлиять на него. Меня! Святая наивность!

— Теперь отдохнете, — сказал я.

— Вы комик, Саша! Я разве к тому?… — Она с силой воткнула окурок в пепельницу. — Пустяки это, и не хочу я отдыхать.

— Придется, Юлия Павловна, — ответил я. — Донесение приказано послать с вами.

2

Командира разведроты я узнал издали: кубанка набекрень, белый войлочный башлык на спине, поверх полушубка. Кто еще, кроме разведчиков, с таким лихим озорством нарушает форму! Офицер, должно быть, только что проснулся. Он месил снег кривыми ногами кавалериста, нагибался, хватал его пригоршнями и растирал красное лицо.

— Солдата тягать нечего, — сказал он недружелюбно, выслушав меня.

— Да я вовсе не намерен тягать, — запротестовал я.

— Ну и все! — Он сбил с ладоней снег. — И башку ему нечего дурить. Не позволю!

— Товарищ…

Башлык закрыл его погоны. Он был старше меня по званию, я угадывал это по тону.

Он зашагал к землянке. И у самой двери вдруг словно вспомнил про меня.

— Эх, солдат-то какой, вы бы знали! — проговорил он совсем другим тоном. — Солдат, как бы выразиться… Песня, а не солдат…

Я расхохотался.

— Заходьте! — Он распахнул дверь и впустил меня в тепло землянки, врезанной в насыпь.

В полумраке перекликались голоса, кто-то храпел. Горели два трофейных фонаря в кожаных чехлах, лучи скрещивались, отсвечивая серебром на топчане, на столике, заставленном котелками, на рельсах, держащих бревенчатый накат.

Рельсы с этой же насыпи, с пути, разоренного немцами. Рельсы, по которым когда-то мчались поезда из Ленинграда к Одессе, везя отпускников к морю.

Котелки на столе тихонько позвякивают. Кругом в лесу беспорядочно рвутся снаряды. Я привык к этому и словно не слышал их, когда шел сюда. В землянку гул едва проникает, зато явственно отзываются алюминиевые солдатские котелки — певуче и задорно.

— Кураев! — крикнул офицер.

Обросший бородой солдат соскочил с топчана, и я вздрогнул от неожиданности.

Вот встреча!

Возникло в памяти Токсово, палатки запасного полка. Тогда и я был солдатом. В нашем отделении появился скуластый загорелый парень с очень тихим, ласковым тенорком. Но, странное дело, мы, новички, всегда хорошо слышали его, что бы он ни сказал. Взят он был сперва во флот и вскоре переведен в пехоту, носил тельняшку. Но, казалось, Кураев так и родился солдатом!

Все ему удавалось сразу, все он делал споро и весело: упражнения в противогазе, скатывание шинелей, сборку пулеметного затвора. Ох, и помучил он меня, проклятый затвор! Тугая пружина не хотела встать на место, грозила выскочить, щелкнуть по лбу.