Читать «Я-энциклопедия» онлайн - страница 3

Я долго не решался спросить бабушку Фруму, отчего это у нее. Да и был сперва слишком мал – когда она приехала из Вильно в Москву, мне едва исполнилось четыре года. Только лет в шесть или семь я спросил ее об этом. Но вместо того, чтобы разрешить мое недоумение, бабушка Фрума беззвучно заплакала – ни раньше, ни позже я не видел ее плачущей, – и плакала так долго, что я устал ждать и убежал. Однако в тот же вечер, перед тем, как я отправился спать, она посадила меня на свои мягкие колени и безо всяких слез рассказала мне, как это получилось.

Когда папин отряд покинул Вильно и в город вошли поляки – бабушка Фрума говорила «поляки», с ударением на первом слоге, – эти самые «поляки» принялись вытаскивать из домов евреев, заставили их выкопать большую яму, всех в нее затолкали, а потом засыпали яму с живыми людьми землей. В этой яме задохнулись многие бабушкины родственники и знакомые. Вот с того дня у нее стала дергаться голова и трястись руки…

А через несколько лет умер от язвы желудка бабушкин муж дедушка Марк, и бабушке Фруме пришло время решать, с кем ей жить дальше. У нее были три дочери и один сын. Старшая дочь покинула Вильно вскоре после того, как город стал польским, уехала в Америку. Средняя – тоже уехала, правда не так далеко, в Латвию. Так что в Вильно оставалась только младшая дочка. У всех троих дочерей были дети, а у старшей уже и внуки, так что в их семьях бабушка Фрума была бы при деле. Но она выбрала не одну из своих дочерей, а своего единственного сына. Может быть, потому что он был самым младшим ее ребенком, и она скучала по нему больше, чем по другим. Может быть, потому что его положение казалось ей наиболее прочным – он жил в первой в мире стране, в которой евреи могли ходить с высоко поднятой головой. Так говорили люди.

Бабушка Фрума приехала к нам с одним сундучком. В сундучке лежали старые платья и туфли, черный кружевной платок, два серебряных подсвечника и несколько толстых книг в одинаковых твердых переплетах черного цвета, на которых были выдавлены какие-то непонятные рисуночки. Такими же рисуночками были испещрены и все книжные страницы. Бабушка объяснила мне, что это не рисунки, а буквы – еврейские буквы. А сами книги назывались одним словом, которого раньше я никогда не слышал – «молитвенник».

Бабушка Фрума ела особую еду, кошерную. Мы ходили с ней на Сухаревский рынок, от Красных ворот, где мы жили, он находился в получасе нашей с бабушкой ходьбы, и там покупали у резника кошерную курочку, потом у другого продавца – длинную зубастую щуку.

Бабушка Фрума соблюдала все еврейские праздники. К еврейскому Новому году из Америки к нам приходила посылка с продуктами, которых в Москве достать было невозможно – кошерным пальмовым маслом, кошерной говяжьей колбасой, какими-то сладостями. И на пасху тоже приходила посылка с кошерными лакомствами. А мацу бабушка пекла сама – мне разрешалось вилкой протыкать дырки в раскатанном на тонкие листы тесте.