Читать «Я в Лиссабоне. Не одна(сборник)» онлайн - страница 20

Любимый мой дворик, Ты очень мне-ее дорог, Я по тебе-ее буду скучать. И будут мне сниться Твоих друзей лица, Скорее дай руку и прощай.

«Шелковичные» девочки с синими губами и загорелыми ногами, которые выглядывали из-под листвы, выдавая убежище подруг, растягивали свою «дворовую». Постепенно темнело, и скоро всех «загонят» по домам, но пока они наслаждались теплым летним днем, пели песни, иногда рассказывали «страшилки», выдавали друг другу свои сокровенные тайны и, конечно же, мечтали. Будущее рисовалось теплыми летними тонами, легкими акварельными мазками. Никто тогда не мог себе представить даже в самых страшных историях, что Ира через несколько лет переживет групповое изнасилование совсем недалеко от наших мест, где мы собирали траву для кроликов, а еще через десять лет ее не станет — она совершит самоубийство, оставив двоих детей. Катя выйдет замуж, у нее появится сын, но через год выяснится, что он инвалид, муж бросит их, а через десять лет Катя умрет от рака матки. Как сложилась судьба Лены, где она, я не знаю… Шелковица наша за столько лет должна была вырасти, но почему-то она мне кажется такой маленькой. Вот моя ветка, а это ветка Иры, чуть выше — Кати, рядом — Лены.

— Катя, догони меня!

Я вздрогнула, обернулась. Девочка с синими от шелковицы губами спрыгнула с соседнего дерева, за ней — другая. И они помчались по тропинке наперегонки.

Марина Ахмедова

Веревка

Элине исполнилось пятьдесят. В прошлом остались два брака. Оба бракованных. Каждый длился по семь лет, в перерыве между ними было еще семь, заполненных только любовниками, де Садом и Дюма-отцом в оригинале. В те времена любовники устраивали настоящее паломничество в ее однокомнатную квартиру на Войковской — приходили один за другим, и она прятала на самых высоких полках вазы с цветами, принесенными предыдущими. Никаких цветов, чтобы вновь прибывший не думал о соперниках. Чтобы не знал и не догадывался.

Де Сад и Дюма всегда были при ней. Прогуливались в пыльных камзолах из кухни в комнату и назад, задевали друг друга плечами — в тесной квартире было не развернуться, тростями с золотыми набалдашниками поглубже задвигали вазы на полках. Элина от них не таилась, пусть видят, как далеко продвинулась она в будуарной философии. А они ею гордились, даже Дюма, хотя ему самому удалась только «Виолетта».

К пятидесяти годам Элина до конца постигла «Философию в будуаре», переложила ее на русский и уже могла пофилософствовать на эту тему сама. Мужчин она изучила вдоль и поперек. Поперек и вдоль. К пятидесяти годам она уже не рассчитывала узнать о них ничего нового. Она получила в наследство от умершей тетки квартиру в Одессе и начала задумываться о том, кому оставить ее и ту, что на Войковской, после себя. Детей у Элины не было — сначала она не хотела, потом уже не могла. Она встала на табуретку, достала с полок вазы и вытряхнула из них засохшие цветы в мусорное ведро. Дюма и де Сад остались без дела. Они сидели в креслах лицом к лицу и скрещивали трости — читали вслух «Роман о Виолетте» и «Эжени де Франваль», споря, где лучше «раскрыта тема сисек». Эту фразу они вычитали в журнале, однажды брошенном на столик между креслами одним из любовников. Теперь старческими голосами они смаковали ее, уверенные в том, что не родился еще на свет человек, которому лучше них удалось раскрыть эту тему. Элина не принимала участия в спорах — истину она давно родила. Но по старой дружбе смахивала со стариков пыль.