Читать «Юность Жаботинского» онлайн - страница 143

31

Свадьба

А Маруся, как и предрекала ее мать, вышла замуж за Самойло: еврейская свадьба, настоящая, с хупой, раввином, бедукеном и другими церемониальными подробностями состоялась в Бродской синагоге – самой богатой в Одессе и знаменитой. Маруся была неотразима в роскошном свадебном платье, и Самойло Козодой в строгом черном фраке выглядел вполне достойным своей великолепной невесты. «Где есть человек, который чего-то хочет, но по-настоящему, во что бы то ни стало, – достаточно все время хотеть. И чем больше он молчит, тем это сильнее. Кончится так, как он хочет…»

Жаботинский не был на этой свадьбе. Это странно – неужто не позвали? При его дружеских отношениях с Анной Михайловной такого быть не могло. В чем же дело? А в том, что, при всей его решительности посвятить себя сионизму, видеть, как лучшая девушка всей твоей жизни стоит под хупой с другим и, не дай бог, в этот момент встретиться с ней взглядом – нет, после того, что было с ними на Ланжероне, это было невозможно! И даже опасно непредсказуемостью ее, Марусиного, характера, да и его, Жаботинского, темперамента – в конце концов, у него не бульон в крови, и ему всего 22 года…

Придумав себе журналистскую поездку в Тирасполь, Жабо просто исчез в этот день из Одессы.

32

Гоморра

А Сережа, непутёвый Марусин брат, погиб. То есть физически остался жив, но для себя и для всех своих друзей кончился, уехал куда-то в глушь и сгинул…

Знаменитый одесский адвокат, знакомый Жаботинского, рассказал ему подробности этого происшествия.

– Я защищал Ровенского, обманутого мужа и оскорбленного отца. – сказал он. – И добился для него большого снисхождения – полтора года арестантских рот.

– Но как это могло случиться? – спросил Жаботинский. – Я знал Нюру и Нюту давно, с первого своего посещения у Анны Михайловны, знал, что весь наш круг и «весь город» подтрунивал над их подчеркнутым сходством и одинаковыми платьями. Над их увлечением Сережей, под конец уже совсем явным, но никогда с их стороны я и мало-мальски вольного жеста не видел, и вдруг…

– Все дело в постепенности, – сказал адвокат. – В постепенности, и еще в одной вопросительной фразе из трех коротеньких слов. Вы мне когда-то рассказали, что слышали именно эту фразу Сергея Мильгрома – когда еще юношей отговаривали его от общения с какой-то шайкой шулеров, но дело не в Сергее Мильгроме, дело в том, что эта фраза характерна для всего его поколения. Фраза эта гласит: «А почему нельзя?» Уверяю вас, что никакая мощность агитации не сравнится, по разъедающему своему действию, с этим вопросом. Нравственное равновесие человечества искони держится именно на том, что есть двери с надписью «Нельзя». Просто «Нельзя», без объяснений. Но поставьте только раз этот вопрос: а почему «нельзя»? – и аксиомы рухнут. Не только правила условной морали, вроде «не укради» или «не лги», но даже самые безотчетные реакции человеческой натуры – стыд, физическая брезгливость, голос крови – все рассыпается прахом. Для нравственных устоев этот вопрос – то же самое, что та бутылочка серной кислоты для глаз и лица, которую получил ваш Сергей Мильгром. Он получил обратно ту же дозу, которую сам первый плеснул, куда не полагается…