Читать «Южнее, чем прежде (Повести, рассказы)» онлайн - страница 79

Валерий Георгиевич Попов

Он помолчал.

— Честно говоря, — продолжал он, — такая бывает тоска, что я решил отвалить оттуда... Куда глаза глядят. Или, вообще...

— Что вообще?

— Да нет, ничего. Словом, думал все бросить, уехать... А сейчас вдруг чувствую — ведь не уеду. Сам не знаю, почему... Поэтому мне сегодня вдвойне грустно... Ну ладно, хватит. Как там дела? Как мой друг Кошонкин?

— Постарел ужасно, — сказал Шура, — седой стал. Две пары теплых носков под ботинками... Молчит. В институт почти не ходит. А придет — сядет и ничего не делает. Ты думаешь, только тебе ваша борьба откликнулась? Ему тоже, будь здоров. Жалко смотреть. Вокруг все копошатся, стараются, а он сидит, задумавшись, или вдруг говорит всем своим прямо в глаза: «Все вы, конечно, и диссертации напишете, и деньги будете грести, и все у вас будет в порядке... Только все вы не то, не сердитесь. А был тут единственный человек, Слава Самсонов, да и того я прогнал, старый дурак».

Слава уже основательно напился, лицо его покраснело, отяжелело, расплылось.

— Почему так вышло, а? — говорил он, — ведь так все прекрасно начиналось. Я все время вспоминаю одно наше утро... Закрыли нас ночью в какой-то квартире: то ли дворника хотели позвать, за шум, то ли избить хотели... Не помню... А утром мы открыли окно и спрыгнули в сквер, на землю. Потом встали и пошли куда-то... Улицу только полили, и солнце начало греть, и от асфальта пар валил. А мы шли посередине, все трое, легко, в белых рубашках. Прямо слезы на глазах, когда я это вспоминаю... А? Очень мне плохо...

Снова валил снег, уже в темноте. Все качалось, плыло, имело зеленоватый отлив... Помню, мы кричали, выламывались, вырывались, ложились на снег, не хотели больше идти. Но Шура как-то сумел довести нас без происшествий, хотя и сам был хорош...

Утром я проснулся неожиданно бодрый, сел, словно и не спал, и увидел в открытую форточку синее небо. Я выскочил во двор, и задохнулся, — утро было морозное, солнечное, голубое. Хрустя по лужицам, я перебежал в деревянную будку на краю двора и закрылся на щеколду. Стало темно, только стояло от пола до потолка, проникая в щель между дверью и косяком, тонкое лезвие солнца, и облако морозного дыхания, освещенное лишь в этом тончайшем слое, казалось прозрачными серебряными кружевами, которые, медленно развеваясь, выходят в щель...

Хлопнув дверью, я бежал назад. Ребята, сощурившись, грелись на крыльце.

Мы натянули какие-то рубашки и пошли. На улице, по случаю воскресенья, были все. И если в будни они, местные жители, в темных ватниках и сапогах, не думая о нас и не интересуясь лыжами, молча ехали по глубокому снегу на велосипедах, то сейчас, и мужчины и женщины, стояли и шли в легких башмаках из коры, в своих знаменитых войлочных жилетах, продернутых белыми и синими витыми шнурами, с зеленой, красной и желтой кистями, висящими на спине, — все они сегодня дружелюбно встречали взгляд и обязательно говорили: «Здравствуйте!»