Читать «Южнее, чем прежде (Повести, рассказы)» онлайн - страница 60

— ...Что? Как Сима? (это мой брат). Предлагают ему двухкомнатную. Но знаете где? За Красненьким кладбищем! Представляете? Он так прямо и закричал на комиссии — считаю это издевательством!

Ничего он не кричал. Вечно она все преувеличивает, словно ей мало.

— ...Да, да... Смотрела... Постановочная вещь, безусловно... Да, по сравнению с романом проигрывает, безусловно... Я, знаете, буквально проверяла по тэксту. Да, по тэксту...

Поздний вечер. Опять она сидит перед телевизором, смотрит, и даже, я вижу — переживает. Удивительно, насколько мало нужно, чтобы привести ее в волнение. Наверху труба лопнула, и потолок немного потек — небольшое темное пятно, — так для нее это — все, конец света, целая трагедия. Я давно ей говорю: нужно снизить уровень переживаний, так тоже нельзя — волноваться из-за каждого пустяка...

А недавно приходит совершенно бледная:

— Сейчас мне парикмахер ужасную вещь рассказал. Один его знакомый шел по тротуару, и вдруг с поперечной улицы — машина, и прямо на него — трах! Хорошо, он не растерялся, успел вспрыгнуть на кабину, так ему только два ребра сломало. А задумайся он — что было бы, а? Представляешь?

— Ну, послушай, — говорю я, — это даже не твой знакомый, а парикмахера, да и то вряд ли. И может, вообще, все тут в сто раз преувеличено, и машина только собиралась, а ты — уже...

И сейчас — идет на экране совсем уже чушь, какой-то нелепый детектив — она и то волнуется:

— Ой, сейчас он его убьет! Вот этот шпион, да? Или этот? Ой!

— Мама! — кричу я, — не смей переживать! Никто не шпион. Все это прекрасные люди, наши советские артисты, никто никого не убьет.

— Ну, тебе-то вообще все безразлично!

Так. Получил.

Я подхожу к окну, достаю между стекол пропитанный жиром сверток с ветчиной, выхожу на кухню. О, горчица! Хорошо. Кажется, соседская. Ну, ничего страшного. Все равно они разрешат. Не будить же.

И вдруг из комнаты вылетает мать, хватается за банку, натянуто, неестественно улыбается, и кричит, но почему-то шепотом:

— Оставь, что ты делаешь? Слышишь, оставь! Это не наша!

Наконец выкручивает банку у меня из пальцев, тяжело дыша, ставит ее на стол. И вдруг заплакала, совсем неожиданно, внезапно...

...Я ухожу к себе, ложусь в постель, залезаю между прохладными простынями... А она-то все сидит, штопает небось какой-нибудь старый чулок, натянув его пяткой на скользкую перегоревшую лампочку.

Да, конечно, сейчас уже и прачечные, и чулки можно новые покупать, когда старые рвутся, а не сидеть вот так по ночам. Но у нее уж такая привычка — все время что-то делать, пока не свалишься.

И действительно, раньше иначе было и не прожить. Особенно раздумывать, колебаться было некогда. Помню, как в войну она тащила нас троих. Ничего не было. С поля, за двадцать километров, принесет мешок сахарной свеклы на зиму, наколет дров, и уже поздно вечером поставит чугунок со свеклой, парить. Получалось что-то сладкое, рассыпчатое, пресное — не до вкуса...

Вставала она тогда часов в пять. Семь километров до работы пешком. Семь туда, семь обратно. Так же примерно и после войны. Тогда действительно от каждой мелочи, от любого слова многое зависело, если не все. И теперь, жизнь легче стала, а она, уже по привычке, живет все так же, как тогда...