Читать «Это называется так (короткая проза)» онлайн - страница 39

Смешно же

Пили мало, просто окна были открыты, а за ними все делалось синим и пахло чем-то таким, что становилось смешно от любой глупости, и он был рад, что они все тут, и всех любил. Кто-то рассказал, как до смерти испугался однажды упавшего за шиворот птенца — орал и скакал, надорвал голос (ему тут же ответили: «Можно подумать, ласточки выживают!» — и тоже хохотали до слез). Девушка, которую привел Паша, рассказала, что в детстве боялась Боярского в роли кота — убегала на кухню, один раз даже полезла прятаться в холодильник. «А там пингвин!» — вдруг сказал Паша, все грохнули, Марина простонала: «Это что же вы, люди. Ну прекратите. Живот же болит.» «Это что, действительно, — сказал он и засмеялся. — Вот у меня было: года, наверное, четыре, мама меня посадила на колени и говорит: „Я не мама, я волк, превратившийся в маму!“

Я не поверил, она говорит: „Нет, правда! Я волк, превратившийся в маму! Я тебя сейчас съем!“ И так раз пять, я такой: „Да нет, нет!“, а она: „Да! Да!“ — и тут я вдруг поверил. Вот это я испытал ужас. Вот это был ужас так ужас. Я так поверил, что это был знаете какой ужас? Ого!» — он засмеялся опять и помахал пластиковым стаканчиком — но ничего не произошло, и он подивился, что отсюда, с пятнадцатого этажа, вдруг стало слышно, как по улице тащится медленный ночной троллейбус.

Убийца

«Ничего не выйдет, — сказал он себе. — Я знаю, что ничего не выйдет». Но отступать было некуда: он сам это все затеял, сам вызвался, а теперь ему уже повязали намордник, звякали инструменты, стажеры от предвкушения истекали слюной. Он тер пальцы мочалкой, а его мутило, и тогда он со слабой надеждой представил себе, что там, в контейнере, похожем на клетку для перевозки кошек, они сейчас мочат друг друга насмерть, — схлестываются венами, впиваются друг в друга культяпками артерий, печень рвет предсердия, а сердце в ответ выкручивает печени квадратную долю, а печень наваливается сердцу на правый желудочек и душит, подвывая, а сердце. — и вот он откроет контейнер, а там одни ошметки и кровь.

Чтобы и вправду было так

Он упал слишком рано, раньше, чем надо, — как если бы воздух, который сжимала, спрессовывала приближающаяся пуля, давил ему на затылок, и под этим нажимом он столбиком наклонился набок и упал, как задумал, упал, как подкошенный — но пуля-то еще не долетела! — и от ужаса он на секунду перестал жить, потому что они, конечно, вот — вот должны были заметить его трюк, вот — вот должны были подойти — и еще одним выстрелом, вот — вот — но тут сверху начали падать настоящие убитые, еще не верящие, что они убиты, и поэтому судорожно бьющие друг друга коленями, впивающиеся ногтями в чужие шеи, хватающие дрожащими ладонями воздух, который ходил под пулями ходуном. Один такой яростно вцепился зубами ему в лицо, залил глаза красной горячей водой — а он лежал на боку и не шевелился, не шевелился, не шевелился и даже не мигал, и тогда все закончилось, огненный треск прекратился, они ушли.

На всякий случай он долежал там до темноты, и убитые, сквозь которых продолжал дышать, затихли, горячее стало холодным, но он вытер лицо только после того, как оказался наверху, на краю оврага. Несколько минут он просто стоял и яростно, судорожно дышал черемухой, потом по ближайшей сосне взошел наверх, и, равнодушно глядя себе под ноги, за несколько минут дошагал до Астрахани: один знакомый цыган когда-то говорил ему, что в Астрахани хорошо жить, и теперь он намеревался это проверить.