Читать «Эти удивительные звезды (сборник)» онлайн - страница 127

— Шарик! — девочка потянулась к нему и, застыдившись, опустила голову: заметила Грина.

Маленькая, в тощем, аккуратно заштопанном пальто, в длинном шерстяном платке, концы которого смешными косичками торчали на спине, она смотрела на незнакомого человека по-взрослому серьезно.

— Нравится?

— Шарик хороший, — сказала девочка сдержанно.

— Чудесный, шарик! — убежденно воскликнул Грин.

Ответом ему был взгляд спокойных серых глаз. Они казались чужими на худеньком лице.

— Зачем вам шарик? — решилась, наконец, девочка.

— Мне? В самом деле, зачем мне шарик? — вслух подумал Грин.

Слова толпились в сознании. Слова о том, что больше всего на свете человеку нужна красота. Красота и счастье.

Трезво, глазами, видавшими голод, разруху и смерть, смотрела на него девочка. Впервые в жизни его слова показались Грину пустыми и жалкими погремушками. Нужны были другие — увесистые, как поленья дров, простые, как ломоть хлеба.

Грин погрустнел, слов таких не было.

— Послушай… — начал он, еще не зная, что скажет.

И остановился. Девочка смотрела выше него: на неуклюжий, грубо раскрашенный шарик.

Слабая, горьковатая обида примешалась к его мыслям.

Все правильно: даже этой девочке он не нужен. Усмехнулся.

Подумал, что становится стар и навязчив, как путевой обходчик.

Он отвязал шарик и вложил нитку в дрожащую руку девочки. Повернулся, тяжело побрел прочь.

— Дядя! — крик остановил его на пустыре, усыпанном битым стеклом и обломками кирпича.

Она запыхалась. На плечах комом лежал платок.

— Возьмите, — она протянула лодку.

Грин взял. Его огрубевшие пальцы обежали корабль, скользкую от воды и глины и все еще шершавую кору, бережно расправили лоскут на мачте.

— Спасибо, — тихо сказал Грин. — Спасибо…

И тут он увидел чудо. Шарик в руках у девочки пылал.

Красное, неверное пламя танцевало в нем дикую и прекрасную пляску. Вспыхивали, сверкали и гасли пурпурные волны огня. В мгновенных переходах рождались и гибли цвета: розовый бледный и розовый темный, вишневый, оранжевый, мрачно-рыжий. Потом, поглотив остальные, проступил один — цвет прозрачного горного утра, благородный алый цвет.

Проступил и исчез. Солнце уходило за облака.

Он проснулся внезапно. Сквозь тусклый прямоугольник стекла в комнату сочился рассвет. Комната — длинный и узкий коридор — глядела уныло. Мутно-желтый диван, на котором он спал, трехногий стул у стены, этажерка с хламом — все старое, поломанное, нежилое.

Оттого, что сон оборвался внезапно, в сознании остались обрывки ночных мыслей. Он знал, что не спит и все еще жил ими. Картины временами яснели, делались почти зримыми.

Потом стирались, приходили новые — такие смутные, будто видел он их в сумерках. Он не сопротивлялся: знал это состояние ленивого безволия, когда трудно сделать усилие и овладеть сознанием.

Боль в голове заставила его приподняться. Он протянул руку и наткнулся на шапку. Вчера он так и лег, потому что в комнате было холодно.

Он погладил мех, и неожиданно весь вчерашний день встал перед ним с удивительной, пугающей яркостью. В этом новом видении было что-то тревожащее, что-то неопределенно требовательное. Грик поморщился: не терпел принуждения.