Читать «Экономические эксперименты. Полные хроники» онлайн - страница 30

Михаил Залманович Румер-Зараев

Это совещание или, вернее будет сказать, – комиссия, куда входили причастные к проблеме высшие представители государственной власти, имела региональные подразделения – губернские и уездные комитеты, обсуждавшие правовое и социально-экономическое положение крестьянства. Работа шла немногим более трех лет, до весны 1905 года, в ходе ее и был заложен фундамент предстоящей аграрной реформы. Но для того, чтобы запустить ее механизм, нужны были серьезные импульсы, основательные общественные потрясения.

Стихия. 1902 год – второй год XX века. Какие события происходят в это время на нашей планете? В Южной Африке завершена англо-бурская война, обогатившая мировую историю концентрационными лагерями. В Америке провозглашена Кубинская республика. В Швейцарии в Бернское патентное бюро приходит на работу никому не известный учитель Альберт Эйнштейн. В России завершено создание партии социалистов-революционеров, которой пятнадцать лет спустя суждено получить подавляющее большинство в Учредительном собрании и вслед за тем исчезнуть с политической арены. В Москве в Художественном театре ставят «На дне» – гвоздь сезона.

Год как год – ничего особенного. Посеянным в это время семенам будущих трагедий и свершений предстоит еще не скоро прорасти.

На фоне всей этой пестрой панорамы внимание историка вряд ли привлечет событие, следы которого остались разве что в анналах министерства внутренних дел России. В течение трех недель марта-апреля в смежных уездах Полтавской и Харьковской губерний проходили крестьянские беспорядки, распространявшиеся волнами и охватившие 175 общин.

Сценарий каждый раз был один и тот же. Вся община под руководством старосты, составив летучий отряд, словно по какому-то неведомому сигналу неслась на телегах на помещичье имение, жгла его и грабила, не трогая владельцев. Нетронутой оставалась и государственная собственность, и в том числе винные лавки, казалось бы, представлявшие наибольший соблазн для погромщиков.

Никаких следов пришлых подстрекателей наряженное следствие не обнаружило. Одни подследственные на вопрос, не подстрекали их листовками и книжками «жиды, студенты и анархисты», отвечали, что страшны не книжки, а то, что есть нечего, нет ни земли, ни выпасов для скота. Другие ссылались на какой-то царский манифест, позволявший им громить помещиков. Конечно, те, кто анализировал причины этого бунта, понимали, насколько бедственно положение крестьянской семьи во многих регионах империи, и в том числе в этом. Демографический взрыв распирал общину (в конце века на каждую женщину приходилось семь рождений), уменьшая земельный надел; стоимость аренды земли росла; каждый неурожай, а они следовали с удручающей последовательностью, приводил к голоду и падению поголовья скота. И, конечно же, находящееся по соседству помещичье имение, расположенное на сотнях десятин земли, которую крестьянин всегда считал «божьей», вызывало страсти, которые рано или поздно выливались в погром.