Читать «Школьные годы (в современной орфографии)» онлайн - страница 5

* * *

Время, в которое я поступил в гимназию – считается переходным в истории наших средних учебных заведений. Классическая система, водворенная гр. Уваровым, в конце 40-х годов была заподозрена и нарушена. Греческий язык сохранился только в некоторых гимназиях, предназначенных приготовлять учеников в поступлению на историко-филологические факультеты, преподавание латинского решено начинать только с четвертого класса; взамен того введено с первого класса преподавание естествознания и увеличено число уроков по математике. Приготовляющие себя к поступлению прямо из гимназии на государственную службу обязывались слушать законоведение. Этот новый учебный план вводился с 1852 года, т.е. как раз со времени моего поступления. Со стороны теоретической, реформа очевидно не выдерживала ни малейшей критики и была ничем иным, как делом бюрократического невежества. Тем не менее, припоминая свои школьные годы, я не могу не сказать, что у нас учились недурно, и что получаемое нами образование достигало важнейшей цели – давало ученикам и умственное развитие, и охоту к дальнейшему научному труду. Без сомнения, этим благоприятным результатом гимназия была обязана не программам, представлявшим нелепый винигрет каких-то клочков и обрывков, а выдающемуся таланту некоторых преподавателей и хорошему составу учеников.

Преподаватели были разные, молодые и старые, годные и негодные; но все они были гуманные, в большинстве очень симпатичные люди, и я не сомневаюсь, что из моих товарищей никто не сохранил ни к одному из них никакого недоброго чувства. Они стояли решительно вне общего направления и скорее сами подвергались его давлению, чем давили нас. Иначе, впрочем, и быть не могло. Образованные люди тогда еще глядели на вещи одинаково, и не было той розни, которая в настоящее время разделяет и разъедает наши культурные силы. Университетская наука заключала в себе подразумеваемый протест против духа реакции, царившего вне ее. Наши учителя были по большей части люди 40-х годов, вынесшие из стен университетов те гуманные идеи, которыми впоследствии характеризовали целое поколение. Я припоминаю, что мы еще в низших классах понимали этих людей, и что никогда в наших отношениях к ним, в наших подчас очень глупых шалостях, не обнаруживалось ничего оскорбительного для них. Устраивая разные, иногда очень дерзкие неприятности гувернерам, эконому, учителям-иностранцам, мы всегда относились с безусловным и весьма замечательным уважением к русским учителям, в которых чувствовали людей иного, лучшего склада.

В почтенном персонале наших преподавателей первое место занимал Василий Иванович Водовозов. Я пользовался его уроками только один год, но мог вполне оценить и его дарования, и его в высшей степени достойную уважения личность. Трудолюбивый, серьезный, искренно любящий свое дело, искренно убежденный, что на скромном посту учителя русской словесности ему возможно принести много несомненной пользы, он отдавался своим обязанностям если не с увлечением, то с горячим личным интересом, который передавался ученикам. Характер его преподавания был чисто практический: мы писали сочинения на заданные темы, потом эти сочинения разделялись между нами для грамматического и критического разбора, так что мы должны были находить друг у друга ошибки, неверные или неудачно выраженные мысли и т.д. Потом и сочинения, и замечания на них, читались в классе в присутствии учителя, который и являлся судьею авторских пререканий, судьею неизменно дельным, строгим и беспристрастным. В другие часы мы занимались церковно-славянской грамматикой, чтением классических произведений русской и иностранной (в поэтических переводах) литературы, сопровождавшимся беседами под руководством Василия Ивановича и т.д. В трех старших классах устраивались кроме того литературные вечера, на которых лучшие воспитанники прочитывали в присутствии педагогического совета сочинения более значительного объема и лучше обработанные, чем классные упражнения. Благодаря такому характеру преподавания, русская словесность была для нас всех самым любимым предметом, и мы ждали урока Василия Ивановича, как праздника. Почтенный преподаватель был без сомнения душою всего учебного дела; он более всех заставлял нас понимать привлекательную сторону умственного труда, более всех сделал для нашего воспитания. Правда, материал с которым пришлось иметь дело В.И. Водовозову, был очень благодарный. Отчасти вследствие несколько исключительного положения нашей гимназии, в которую принимались только дети из самого образованного в России сословия, получавшие уже в своих семействах более или менее развитые культурные инстинкты, отчасти вследствие традиций заведения, где русская словесность всегда составляла как бы центр преподавания, отчасти наконец благодаря общим условиям и общему направлению времени – между нами, начиная с самых младших классов, всегда находилось не мало очень умных и даровитых мальчиков, с ранним и определенным расположением к литературному труду, а еще более таких, которые, не обнаруживая выдающегося личного дарования, тем не менее до крайности любили все относящееся до литературы, и своим сочувствием поддерживали более даровитых товарищей. Большинство из нас не только училось в исполнение долга, но испытывало потребность сделать нечто большее, заглянуть повыше казенной черти, войти в живую связь с теми, кто знал больше нас, кто мыслил лучше нас; существовало несомненно какое-то особое веяние, сообщавшее нашим школьным годам трудно-определяемую привлекательность. Многие между моими товарищами очень рано обнаружили серьезное литературное дарование. Из воспитанников, с которыми мне привелось особенно сблизиться, назову В.В. Крестовского, как приобретшего впоследствии наиболее громкое литературное имя. Он был на два класса старше меня, но одинаковые вкусы, одинаковая потребность искать чего-то за казенной чертой пансионного воспитания, а всего более редкие личные свойства симпатичной натуры Крестовского, сблизили нас так тесно, что завязавшаяся в гимназических стенах дружба осталась для нас обоих одною из самых серьезных привязанностей. Романтик по природе, Крестовский еще в младших классах отличался самыми резкими антипатиями к безобразиям нашего пансионского быта и потребностью создать среди этого быта свою собственную жизнь; он еще мальчиком писал красивые, звучные стихи, и в гимназической куртке волновался всеми интересами, занимавшими тогдашнюю, еще очень тесную семью культурных людей.