Читать «Шестой этаж пятиэтажного дома» онлайн - страница 26

Отец окрестил этих родственников «сезонными», ибо такое обилие фольклорной и книжной мудрости звучало в их доме обычно в пору летних вступительных экзаменов в вузы, хотя и в другие времена года отцу приходилось выслушивать различные просьбы: помочь с жильем, с лечением, с устройством на работу, с научной карьерой. Меджид Зей-наллы был по натуре добрым человеком и в меру своих сил, возможностей и связей старался помочь, если это не было обусловлено какими-то очень уж сложными и заранее обреченными хлопотами, хотя порой, когда облагодетельствованный проситель, получив свое, навсегда исчезал с горизонта, отец тоже вспоминал фольклор и под единственную мелодию, которую он знал, под мелодию мугама «Сегях» напевал вполголоса слова народной песни «Багда эрик вар иди — са-лам-мелик вар иди. Багда эрик гуртарды — салам-мелик гуртарды» (Абрикосы доспели — тотчас гости подоспели, абрикосы отошли — тотчас гости все ушли). Но пел он скорее всего для собственного удовольствия и не претендовал на то, чтобы это было принято как философский вывод о людской неблагодарности. И все же, помимо этого изменчивого и неопределенного списка «сезонных» родственников, был и довольно твердый и определенный костяк действительно близких родственников — родных и двоюродных сестер Зивяр-ханум, ее тетушек и дядюшек и единственного близкого родственника отца, проживающего в Баку, его двоюродного брата — тоже профессора — Бахрама Зейналлы.

Обычно они собирались в связи с каким-либо событием. И сегодня, в день рождения Заура, их набралось человек пять-шесть. Но ведь были еще и подруги матери, и сослуживцы, если не сказать приятели отца, и в их числе ассистент его по кафедре Шахин, с которым Заур когда-то вместе учился и который был незаменимым человеком для семьи Зейналлы: доставал дефицитные товары, брал на себя устройство такого рода угощений… С соседями они особо близких отношений не поддерживали. Пришли, как и предсказывала Зивяр-ханум, лишь Муртузовы глава семьи, полковник в отставке Муртуз Балаевич, как всегда в подобных случаях увешанный наградами, его жена — Алия-ханум и дочь Фирангиз, которой и устроили смотрины обе семьи по молчаливой договоренности. Однако с Муртузовыми пришла еще одна пара, что было уже сверх программы и, вероятно, свидетельствовало о серьезности положения.

Алия-ханум, не то объясняя, не то извиняясь, сказала:

— Вот Джаббар с Таирой нагрянули, и мы решили их тоже затащить.

Таира была младшей, вернее, средней сестрой Алии, ибо была еще и младшая Сурея, жена Неймата, который работал переводчиком в том же издательстве, что Заур, и которого Заур считал абсолютно серой и заурядной личностью. Таиру же и ее мужа Джаббара он видел впервые.

Зауру был понятен смысл и этого неожиданного визита — смотрины устраивали не только Фирангиз, но и ему, Зауру, во всяком случае ближайшие родственники (а Таира, видимо, была не только сестрой, но и ближайшей советчицей Алии) должны были увидеть и Заура, и его семью, и их круг, и родню, да и квартирные условия, обстановку, атмосферу, возможности, словом, все то, что в будущем могло бы составить семейное счастье «дорогой Фирочки». Зауру была смешна вся эта возня и отчасти противна. Но он старался погасить в себе неприязнь и быть приветливым со всеми, и вдруг ему самому непонятная волна любви и умиления ко всем этим людям, совершенно ему безразличным, охватила его, и он удивился своему настроению, не понимая его причины. Обычно в дни рождения он испытывал совсем другие чувства: некоторое раздражение и нетерпеливое желание, чтобы день этот с его зряшной суетой наконец кончился. Но нынче весь день, а впрочем, и всю предыдущую ночь, начиная со звонка, он чувствовал себя переполненным каким-то не понятным и не знакомым никогда прежде чувством любви ко всему человечеству и конкретно к каждому человеку, встреченному им на работе, на улице, а теперь вот и дома. Он в сотый раз дотрагивался до зажигалки «Ронсон» в кармане пиджака, которую сегодня занесла ему на работу Медина — соседка Тахмины — вместе с цветами и поздравлением. И сейчас, то и дело щелкая зажигалкой, он был так переполнен своим тайным счастьем, что не совсем ясно воспринимал все то, что говорили ему и говорили вообще, и пытался обворожительной улыбкой и одними лишь «да» и «нет» поддерживать беседу, которую завел с ним Джаббар, муж Таиры. Слова Джаббара доходили до него откуда-то издалека, обрывками, хотя они и сидели рядом на диване и Джаббар степенно и солидно говорил, кажется, о нем самом, о Зауре.