Читать «Шемячичъ» онлайн - страница 150

— И где же они?

— В Суздальско-Покровском девичьем монастыре. Пострижены в монахини…

— Насильственно? — задал узник очередной вопрос, хотя отчетливо понимал его бесплодность.

Добрый игумен на этот вопрос лишь пошевелил губами.

— А с сыном как? С Иваном…

— Этот сам хочет принять иноческий сан. К нам просится… Хочет быть ближе к матушке и сестрам. А тебе помогать молитвами…

— В деда пошел, — понурился головой Шемячич. — Тот, как вышел их татарского плена, тоже в монастырь ушел. Только в наш монастырь, в Волынский… Все свои грехи отмаливал да за нас, грешных, перед Господом радел. Видать, не дорадел…

— Не гневи Господа! — строго заметил игумен.

— А тут хоть гневи, хоть не гневи, конец один: узилище да смерть, — вспомнил о прежней гордости князь. — Ты, мних, лучше скажи, что с супругой сына Ивана стало да с его сыном Юрием. Поди, бедствуют?

— Не бедствуют, — успокоил игумен шепотом. — Они ныне под покровительством Глинских. Ведь Елена, дочь князя Василия Глинского, ныне супруга государя. Словом, позаботились Глинские о сестре своей Анастасии и о ее чаде.

— Вот и, слава Богу! — вздохнул облегченно узник. — Может, хоть ему в жизни повезет?..

— Дай-то Бог! — осенил себя крестным знамением игумен, заставив движением руки и широкого крыла рукава рясы язычок пламени свечи нервно заметаться от дуновения затхлого воздуха. — Я пойду, — заторопился он. Но Шемячич придержал:

— Постой, ради Бога… Вот ты сказал, что Елена Глинская стала супругой великого князя, а что стало с первой его супругой, Соломонией?.

— Она там же, где и супруга твоя, — от двери узилища, не оборачиваясь, глухо отозвался игумен.

И, сгорбившись, покинул поруб узника. Возможно, навсегда…

Оставшись в сумеречном одиночестве кельи-узилища, Василий Шемячич в тысячный раз предался грустным размышлениям. И, странное дело, он не винил уже великого князя, как прежде. Ибо давно пришел к неутешительному выводу: будь на его месте, он ради единства Руси поступил бы точно так же, если не жестче…

Не винил он и предавших его ближних своих: Дмитрия Настасьича и пана Кислинского. Даже их судьбами не интересовался, словно их никогда и не было.

А судьбы обоих доводчиков, если бы пожелал узнать, не были радужными. Дмитрий сгинул в одной из стычек с татарами, прорвавшимися до порубежий Северщины. Кислинский же, взалкав якобы спрятанных в подземных ходах Шемякинских теремов сокровищ, несмотря на преклонные годы, бросился на их поиски и был завален обвалившейся землей. Словом, воздалось обим по делам их…

Не жалел он и себя, смирив гордыню и отдавшись на Господний промысел. Ибо «без воли Всевышнего и волос с головы не падет». Да чего жалеть — коли толку от жалости этой никакого.

И чем больше размышлял о своих деяниях, тем больше убеждался, что ничего доброго им за все годы не сделано. Церкви? Монастырь? Так их все князья строят… Ничего необычного. Ну, разве что, защита Руси от татар, где он преуспел поболее многих князей Севершины, да подарок Настасье. Но и тут последнее сделано по воле его родителя, а не по его разумению. Так что даже этим гордиться нет причины. К тому же ни Дмитрия, ни Забавы — побочных детей отца — он так и не признал. А они, наверное, тоже страдали…