Читать «Шаг в сторону. Загадка "Эндхауза". Адресат неизвестен» онлайн
Агата Кристи
Шаг в сторону. Загадка "Эндхауза". Адресат неизвестен
Составитель
Ариадна Громова
Художник Е. Галинский
Шаг в сторону
Карел Михал
Повесть.
Не хочешь ли ты совершить загородную прогулку? — спросил Старик.
Я не хотел. Мне совершенно определенно не хотелось никуда уезжать, потому что я пообещал Карлу всю эту неделю смотреть за его котом. К тому же в тот вечер я должен был идти в «Метеор» на свидание с девушкой. Да еще шел дождь. Но не мог же я сказать «нет», потому что Старик спрашивал не просто из любопытства. По всему было видно, что я обязан совершить эту загородную прогулку. Ну, я и сказал «да». И спросил куда, потому что Старику нравится, когда проявляют интерес. В конце концов почему бы не доставить ему удовольствие! Пусть себе думает, что у пего толковые сотрудники.
Не то чтобы я выслуживался перед начальством (если бы я выслуживался, так имел бы чип повыше), просто-напросто я Старика люблю. Хоть он и начальник, по человек очень порядочный, разговаривает с людьми спокойно и не делает глупостей. Это, наверное, и потому, что он уже довольно пожилой, хотя я бы и в его годы не смирился с тем, чтобы меня называли «Жирардо», «Капитан Жирардо». Человек волей-неволей сразу представит мушкетера с усами, а вся беда в том, что Старик скорее похож на поросенка. Такой розовенький, только немножко потрепанный. К тому же он не француз, а итальянец. Его дедушка переселился сюда из Италии. В Коширжах у него была лавчонка с итальянским мороженым, которую он величал «Фирмой Бардолетти». На самом деле фамилия у него была Жирардо. Старик с детства даже смотреть па мороженое не мог. Его отец мечтал, чтобы сын унаследовал «фирму», то есть лавчонку, и запретил обучаться какому-либо другому ремеслу. Старику пришлось остаться иа военной службе, потому что продавать мороженое он не хотел. А потом, еще перед войной, он перешел в полицию. Во время войны он был в «кри-миналке». В сорок втором его посадили, потому что он помогал разным «неблагонадежным». Сидел он до конца войны. Старик никогда об этом не вспоминает, но я думаю, что заключение было не из веселых.
Надо сказать, что наши отношения с ним складывались довольно странно. Сначала я его не терпел, как-то ему не верил. Удивляться нечему. Когда я перешел из армии в корпус национальной безопасности, это было года четыре назад, я задирал нос, как и всякий юнец. Мне казалось, что Старик противный человек, равнодушный, без огонька. Словом, прогоревшая печь. Меня раздражала даже его помятая шинель. Думал, носит ее, как не слишком удобную шкуру, в которую влез по приказу и которую без особого сожаления по приказу же может сменить на любую другую. Такой вот «трефейный командир», как говорили у нас на батарее.
Кроме того, меня раздражала еще одна его манера. На военной службе я привык к тому, что люди должны говорить высокоидейно. А мой начальник говорит, как ему вздумается. Я ни разу не слышал, чтобы он сказал «сознательность», «классовая совесть», «политическая необходимость». Когда ему нужно было высказать свое мнение, он говорил «это разумно» или «это неразумно» — и все. К тому же частенько ухмылялся, Что меня особенно задевало.