Читать «Чудовище и чудовища» онлайн - страница 160

Барбара Морриган

Такое чувство, что больше я ничего сказать не смогу. Как же это смешно – всю жизнь молчать, а теперь терять свой настоящий «голос». Последнюю ниточку…

Сейчас думать совсем тяжело, но сердце больше не болит за себя и за мир вокруг. Как-то совсем спокойно стало, словно все прежние проблемы были какой-то глупой выдумкой. А сны так и вовсе волшебные – часто вижу какой-то светлый уютный дом, залитый солнцем, наполненный людьми, которых я будто бы знаю, хотя никогда их не видела.

А думаю я в основном о том, что хорошего было за все эти годы. И сожалею, пожалуй, только об одном – что так и не нашла в своей жизни место для себя. Я любила мужа, заботилась о родных, старалась делать добро и пропускала через себя всё, что говорили и чувствовали другие, пусть это и было жестоким и болезненным. Но сама для себя я была лишь помехой. Будто какой-то ошибкой в этой красивой повести. Но ведь я не ошибка, я полноправная страничка. Пусть такая… невзрачная, но всё же.

Жизнь оказалась такой неожиданно короткой! И так глупо, что я думаю об этом именно сейчас. Если бы я смогла полюбить себя, я бы, может, и не сделала ничего великого, но прожила бы её счастливо. А счастливые люди всегда излучают свет.

Интересно, прочитай я эти строки в свои восемнадцать лет – смогла бы я измениться? Начать всё сначала и никогда больше ни о чём не сожалеть?

Да что уж там размышлять теперь… Очень сильно клонит в сон, так что посплю ещё, пожалуй. Неоспоримый плюс болезни – можно наконец-то выспаться. А то все эти подъёмы в шесть утра, прополка свеклы, дойка коров… Пора бы и отдохнуть от этого всего».

На этом записи хинэ Хайму оборвались. Ещё раз пробежавшись глазами по последним страницам, Такута нашёл на задней обложке маленькое стихотворение, написанное совсем неразборчивым почерком:

«Ты полжизни гонялся за кладом.Поседел и усох.И, как только сундук показался из толщи песков, —Твоё сердце забилось под крышкой».

Такута ещё долго не мог прийти в себя. Он то и дело прокручивал в голове слова хинэ Хайму, удивляясь, как точно они попали в его сердце. Он никогда не знал эту женщину, но так прекрасно её понимал. И так горько ему было осознавать её последние слова, словно он представил на её месте себя – старого и немощного, прожившего пустую жизнь, полную потерь, и вдруг понимающего, что всё это время он шёл не туда. Был просто жертвой, которой он сам же и выбрал стать. Но может, вместо того чтобы убежать в слезах от компании дразнящих его детей и зарыться в книги, пятилетний Такута должен был прокричать во весь голос: «Я человек!», заставив самого себя в это поверить?

– Нет, ну ты глянь! – ахнул тейна Вамэ, листая за завтраком сводку новостей, принесённую со вчерашней вылазки на рынок. Такута лениво поднял взгляд и снова уткнулся в тарелку с уже давно размокшими в молоке кукурузными хлопьями.

– С ума сойти, – продолжил старик, – слыхал о капитане Ри? Хотя ты, похоже, вообще ни о чём не слыхал…

Услышав знакомое имя, Такута спешно проглотил содержимое ложки и уставился на старика.

– О нём вся Охайя гудела! Говорят, убил ту самую тварь, что бушевала на юго-востоке!