Читать «Честь мундира. Записки полковника» онлайн - страница 11

Виктор Николаевич Баранец

Я несколько раз ездил к Гартину в Раздоры. Впервые увидев дачу, на которой он обитал, я чуть не потерял дар речи, – громадное, пышущее жирной архитектурной роскошью строение среди елей и сосен, поразило меня. Но когда Петр Петрович показывал мне дом, я заметил, что вместо естественной в таких случаях гордости счастливого хозяина в его глазах и в его голосе была стыдливость. И когда я застывал перед витражом колдовской красоты или перед белой гранитной лестницей, обрамленной изысканной вязью кованных перил, – Гартин торопил меня:

– Ладно, ладно, пойдем дальше.

В тот момент у него был вид человека, который подозревался в преступлении, но всячески открещивался от принадлежащих ему вещественных доказательств…

– Вот так, вот так нынче богатые люди живут, – раз за разом приговаривал он во время экскурсии по дому, и в тоне его голоса я читал другой смысл, – мол, не мое, не мое все это.

Однажды он подвел меня к столу, за которым работал, и достал из ящика крохотный, размером со спичечную коробку, листок, на котором явно печатной машинкой было написано «Носки».

– Помнишь? – спросил он меня, лукаво блеснув глазами.

Я, конечно, все помнил: такие листочки, скрученные в трубочку и брошенные в офицерскую фуражку, в нашем отделе назывались лотереей, – где-то в начале 90-х мы разыгрывали дефицитные товары первой необходимости. Однажды мне достались импортные носки, кому-то электрическая кофемолка, кому-то свитер. А Гартину – малогабаритная стиральная машина «Малютка» – шедевр советского военпрома. Я не скрывал, что мечтаю о ней, – у меня тогда родилась дочка, жене надо было стирать кучи пеленок. Зная об этом, Гартин отдал свой талон мне. Он сделал это даже с каким-то радостным облегчением и сказал:

– А то еще кто-то подумает, что такой выигрыш в лотерею мне по блату достался.

Я отдал ему свой талон со словом «Носки»…

* * *

Каждый раз, когда я приезжал к нему на дачу, он читал мне рукопись своей будущей книги о службе в армии и просил делать замечания. И случалось так, что еще до очередной такой читки мы с ним под душевный ностальгический разговор принимали крепкую дозу «огненной воды». А когда после этого Гартин неспешно и монотонно озвучивал текст, я иногда засыпал в уютном кресле перед камином или на террасе под солнышком. А пробудившись от собственного храпа, я сгорал от стыда и со страхом смотрел на автора рукописи, – он же светло улыбался. Однажды, чтобы больше не обижать его своим сном и храпом, я перед отъездом домой предложил Петру Петровичу дать мне рукопись с собой, чтобы я мог с трезвой головой прочесть ее и где нужно – что-то подредактировать, уточнить, добавить.

– Нет-нет, это не интересно, – говорил он, – ты должен слышать мой голос и улавливать, где я беру фальшивую ноту. К тому же ты был свидетелем многих событий, о которых я пишу. А я боюсь ошибиться или наврать… Так что приезжай, обязательно приезжай… Почитаем мои мемуары, повспоминаем, поговорим, сделаем шашлычки, примем по пять капель…