Читать «Черный клевер» онлайн - страница 22

Словом, этим своим увлечением она сильно выбивалась из общей массы расслабленных подростков, проводивших вечера на площади перед памятником Кирову под однообразные песни из бумбокса. Приятели шутили, что так она отрабатывает карму своего заморского имени. Слово «карма» в те времена тоже было популярно.

Бог знает, где Зоя Астанина отыскала имя для дочери, но Лора считала, что Элеонорой ее назвали в порыве романтическом и довольно бестолковом, и спасибо, если не в честь героини какого-нибудь слезливого романа. В таком случае, родись она на несколько лет позже, вполне могла бы оказаться Изаурой. Лишь много лет спустя она узнала, что имя это произошло не то от греческого «элеос» – «сострадание», не то от провансальско-германского «алие» – «иной». Себя она скорее чувствовала чужой, чем милосердной, но с Алиенорой Аквитанской общего у нее было маловато. Да и навряд ли ее мать знала про Алиенору. Что до чуждости – Лоре всегда приятнее было с приятелями в гараже, чем с собственными родителями. Общий язык с ними так и не нашелся, и обе стороны не особенно старались в этих поисках. Как-то раз в шестом классе, во время ожесточенной хоккейной схватки на льду замерзшего пруда, Лоре прилетело со всего размаха клюшкой по носу. Что-то внутри хрустнуло и сместилось в сторону, и, пока кровь заливала ее лицо вперемешку со слезами, Ванька Пономарев тащил подругу в сторону дома.

– Куда? Больница в другую сторону… – прошамкала Лора, едва соображая от боли.

– Мамка твоя дома…

– И что? Она же не врач.

Ей и в голову не могло прийти, что в такой ситуации нужно хотеть увидеть маму. Что обычно дети так делают: ждут родительской ласки или ободрения. Ни на мать, ни на отца особых надежд она не возлагала и привыкла справляться сама.

В трезвые дни Лексеич был с дочерью дружелюбен, хотя и обходился без нежностей. Бывали редкие, реже солнца в декабре, мгновения, когда его глаза теплели, обращаясь к Лоре. Складно говорить он не умел, но и взгляда этого, особенного, мягкого, ей хватало с лихвой. Но чаще отец пропадал на многочисленных работах и подработках – то водителем овощебазы, то охранником в сберкассе, то слесарем. А то и вовсе выбирался на шабашки в столицу и однажды даже привез оттуда красивую розовую заколку, всю в блестках, стразах и крохотных стрекозках. Жаль только, что Лора за день до этого обрезала «лохмы», чтобы сподручнее было копаться в гараже в раскуроченных моторах.

Мать трудилась в гастрономе посменно, и именно благодаря ей в кладовке-«темнушке» иногда появлялись то мешок гречки, то стопка банок сгущенки, то жестянки сублимированного кофе и гранулированного чайного концентрата, а то и палка пахучей колбасы, вздернутая к потолку за бечевку.

Во время учебы в местном пединституте на отделении дошкольного образования Лора постоянно подрабатывала в автомастерской у того же Ваньки Пономарева, ее вечного приятеля и подельника во всех юношеских безумствах. Он даже стал ее первым мужчиной – из обоюдного любопытства, а не по великой любви. Впрочем, любовь была великая, и называлась она дружбой, и после проведенных на пономаревской даче выходных, полностью утолив жажду познания, они легко вернулись на предыдущий этап отношений, нравившийся им куда больше. Позже они только посмеивались над тем полузабытым, но очень забавным и честным опытом, который принес знание, но взамен не отнял ничего. Только спустя много лет Лора оценила, как ей тогда повезло: дружба не терпит влажных от страсти простыней. Придавленная ими, дружба выскальзывает еще до рассвета и обиженно уходит навсегда. В их случае она осталась.