Читать «Черниговка (Дорога в жизнь - 3)» онлайн - страница 139

Я ходила советоваться с Корыгиной. Я знаю, она нам друг, она хочет помочь, хочет сделать так, чтобы Лепко остался дома, она всеми силами старается найти зацепку, но зацепки нет. Криводубов узнаёт от Лепко очень немногое. Сначала он хранил часы просто в подушке. Но когда Андрей спросил у Велехова, чьих рук дело - грабеж в часовой мастерской, он, Петя, положил сверток в печку. "Велехов про это ничего не знал" , - твердит он снова и снова.

- Ты понимаешь, как подвел Галину Константиновну? - спросил Криводубов.

- Нет! - крикнул Лепко. - На Галину Константиновну никто не подумает, вы сами сказали, никто не подумает. А уж если что, я бы сразу пошел и объявился. Галина Константиновна! Вы сами знаете, я бы вас в обиду не дал!

...Это было для нас страшное время. На улицах блистал июль, стояли солнечные, яркие дни. А у нас в доме было так темно и так горько, как не было даже в первую пору, когда мы еще чувствовали себя в Заозерске чужими. Смятение. Растерянность. Горечь. Мы теряли Петю Лепко, мы были бессильны ему помочь. И никто не мог примириться с тем, что настоящий виновник выйдет сухим из воды.

- И ты не пойдешь, не признаешься? - кричал Сараджев.

- Отстань, - лениво ответил Велехов, - не в чем мне признаваться.

- А я про тебя думал, что ты...

- Плевать я хотел на то, что ты думал.

...Скольких я провожала на своем веку? Вырастали, уходили из дому - и я провожала. В другой город. На учение. На работу. В неизвестность. На фронт. Но в тюрьму - в тюрьму я еще никого не провожала и не думала, что придется.

Я стою перед вагоном, на окнах его густая решетка. К стеклу прильнул Лепко и не спускает с меня глаз. Он бледен до голубизны, такого цвета бывает снятое молоко. Голова обрита, еще явственнее проступили бесчисленные веснушки, и такое жалкое у него лицо. Беда... Какая беда стряслась над нами... Он пришел в Черешенки веселым, бойким мальчишкой. Он все паясничал тогда, любил всех удивить, озадачить. А потом он рос, как все. Беззаботный, безобидный, он был, может быть, слабее других, ему труднее давались голод, холод, неустройство. Он мог поймать на приманку чужого куренка, потому что ему невтерпеж был голод... И все-таки, если бы не Велехов... Если б не Велехов, не пришлось бы мне вот так провожать его. Что там... Я виновата и никто другой...

Он не слышит, но я снова и снова повторяю то, что уже говорила, когда видела его в последний раз.

- Буду писать, - говорила я тогда. - И посылки посылать. Работай хорошо, срок сократят, вернешься.

- А примете?

- Зачем спрашивать? Вернешься домой. К своим.

- Не пишите Семену Афанасьевичу. И Королю не пишите про меня. Обещаете?

- Обещаю.

Он уронил голову мне на колени и заплакал - трудно, безнадежно, виновато.