Читать «Человек, помоги себе» онлайн - страница 79

Я поняла наконец, отчего у меня с утра жуткое настроение, такая апатия и недовольство собой.

Но теперь все, все, все, мысленно твердила я, внушая себе, что надо успокоиться и забыть о случившемся. И главное — навсегда вырвать из сердца, забыть Николая Буркова и его грубые слова, которые он бросал мне сейчас, стараясь как можно больнее обидеть. «Все, все, все!» — говорила я вслух, будто ставила на прошлом печать, которая поможет сохранить в тайне от мира, от всех людей — даже от самых близких! — незримый мой стыд, и собственную ошибку, и это по заслугам венчающее ее бурковское поношение.

Сделалось темно, зажглись матовые шары вдоль пустынной набережной, замелькали слабые огоньки редких домиков на противоположном берегу, смолянисто-черная вода в реке будто застыла, густая и вязкая. Я почувствовала, что замерзла. Домой не хотелось: дважды из конца в конец измерила набережную, потом бездумно свернула в какой-то переулок. И неожиданно для себя очутилась перед Ларисиным домом.

Во всех окнах горел яркий свет. Немного постояв в нерешительности, я стала подниматься на третий этаж.

26

В квартире у Ларисы был полнейший беспорядок, как при генеральной уборке, — мебель сдвинута, ковры свалены в углу кучей, в ванне булькала вода, в кухне шипела газовая горелка. Вдобавок во все горло орало радио, а в руках у Ларисы рычал пылесос. Мудрено ли, что мои звонки не были услышаны, пришлось барабанить кулаками. Но и после этого дверь открылась не сразу.

Лариса, как Золушка — в затрапезном фартуке, босая, впустила меня вроде с опаской, заглядывая за спину: нет ли еще кого? И торопливо щелкнула замком, да еще и другим — этого, нового, я раньше и не видела.

— Надоели, шастают, — объяснила она, усаживаясь рядом со мной на тахту, с которой было содрано тут же комом брошенное покрывало. — Сироту Леонид Петрович к себе вызвал. — Я вспомнила, как Гвоздилов смеялся над чернявым, пророча, что инспектор Лепко доберется до него, тунеядца, и «прижучит». Добрался, значит. — А Сирота разозлился, — продолжала Лариса и, поймав мой взгляд, перескочила на другое: — Видишь, затеяла к мамулиному приезду.

Странно. Собиралась уйти из дома, для этого сняла с Динкой комнату, а теперь готовится к мамулиному приезду. Правда, Леонид Петрович увел ее вчера от Дины. Но о чем же они говорили?

Будто угадав, что меня интересует, Лариса начала объяснять: она уже работает! Да, со вчерашнего дня. Дина устроила — не в их магазине, но все же от галантереи, пока ученицей, в киоске на колхозном рынке. И Леонид Петрович одобрил.

А за комнату, которую сняла с Динкой, поругал. Самостоятельной можно быть и дома. И Лариса вчера переночевала уже здесь, у себя, — хотела уехать к Дине, но было поздно, осталась. Леонид Петрович ушел, сделав замок, чтобы не ворвались нахрапом Сирота с Гвоздиловым — ключ-то Дина передала им. Леонид Петрович пообещал его у них отобрать.

Вообще он все хорошо понимает, этот черноволосый с проседью, спокойный, рассудительный человек: правильно его Кулагина расхваливала. И про мамулю понял — о мамуле они все время и разговаривали. Почему она такая, почему всех обманывает? Была Лариса маленькая, обманывала ее — будто умер папа. Потом незаконно получала какую-то пенсию — разоблачили. И на каждой работе ловчит. Попадается и снова ловчит. В детсадике завхозом была — с каким позором изгнали! Лариса тогда плохо еще вникала во взрослую жизнь, но помнит: ходила мамуля мрачнее тучи, да только сама же всех подряд ругала — дескать, несправедливо с ней обошлись. Но роскошные платья для любимой доченьки по-прежнему покупала. Не задумывалась Лариса, откуда эти наряды берутся, носила, фасонила, перед подругами выхвалялась, пока вдруг, нынче летом не подумала: а ведь нечисто живет мамуля! И с вагоном, с дальними поездками расстаться не хочет, потому что и тут ловчить приспособилась — тюки-сверточки какие-то туда-обратно возит, кофточки-мофточки продает перепродает, из-под полы, с оглядкой, в страхе за каждый свой шаг, дорогой товарик «клиенткам» сует. — «Хватит, мама, не надо, не хочу больше так». — «Молчи, глупая! Твои же тряпки гроши-хороши стоят, на что они куплены?» — «Вот и не хочу, не хочу, если так!» — «Носи да помалкивай!» — «А если не замолчу? Уйду вот!» — И уходила. Но далеко ли убежишь? Возвращалась. И опять надевала те платья, только разгуливала в них уже не радуясь, а злясь на мамулю, да и себя презирая. И наконец решила бесповоротно — уйду навсегда, сама себе зарабатывать буду, зато честно жить…