Читать «Человек, помоги себе» онлайн - страница 66

Юрий Васильевич Сальников

«Я — ему», «Он — мне»… Захлебываясь, Розка изливалась в трубку, но зачем, зачем мне обо всем этом знать? Какое мне дело, как Бурков лез к ней или вообще «лезет» к девчонкам? Да пусть ведет себя как хочет и с кем хочет — с родителями, в классе, с Динкиными лоботрясами, — при чем я?

Болтовня Сороки-белобоки оглушила меня, я не могла опомниться. Хотя ведь не исключено: Николай Бурков мог просто над ней поиздеваться. «Представляешь, хохочет?» Он хохотал, а она развоображалась!

Но мне и это все совершенно безразлично. И в пять часов я пойду к кинотеатру только для того, чтобы поговорить с Ларисой. Поговорить с Ларисой — и точка. Пусть и с помощью Н. Б. Он вызовет ее, и — точка. А его от этого не убудет — как все они любят выражаться…

22

Он был уже на углу. Мы подошли к кинобудке. Я стояла у рекламного щита, а он поднялся и скрылся в тамбуре. Неужели Лариса не выйдет?

Она вышла. На площадку, висящую в воздухе, как балкон с лесенкой на железных столбах, вышли и все парни. И Динка тоже.

Лариса спустилась. Динка за ней.

— Скажите на милость! — заявила она вместо приветствия.

«Опять не даст Ларисе раскрыть рот».

Нет, на этот раз она была немым наблюдателем.

Я начала с заранее приготовленной фразы — не знала, как Ларка воспримет мой приход, и решила пронять ее укорами: «Как тебе не стыдно! Хотя бы перед Леонидом Петровичем». Она выслушала меня спокойно и объяснила: через несколько дней приезжает мамуля. И все равно нужно уходить из дома. А кто поможет отыскать жилье? Вот Дина и помогла. И зря, что ли, договаривалась она о работе, свела Ларису с галантерейным замом? Конечно, перед Леонидом Петровичем неудобно, но деньги ему вернет завтра же: Дина не числит за ней никакого долга. А ходить к инспектору милиции и не следовало — только втравили в историю ребят, которые ни в чем не виноваты.

Я взглянула на парней, стоящих наверху, у перил площадки, — они, притихнув, наблюдали за нашей встречей. Динка — рядом, тощая, размалеванная, ресницы крашеные, на глазах под бровями сплошная зелень, губы масляно-алые, верхняя выпячена в усмешке. Ей да не радоваться! Молчит как рыба, но Лариса-то сыплет ее словами: каждый довод, каждое объяснение — Динкины! И смысл один: куда бедной Нечаевой податься, пропала бы ни за грош, все спасение в Диночке Черпаковой.

И меня взяло зло за такое Ларисино слюнтяйство, за ее бесхарактерность.

— Ты что-же? Забыла ту ночь? Забыла, как мы говорили? Выходит, и ты — безвольная тряпка?

— Ничего я не забыла, — сказала Лариса. И то, что она сказала это чуть слышно и не рассердилась на мои резкие слова о ней, заставило поверить — да, правда, она все помнит и не зачеркивает ни наших разговоров, ни школьной дружбы нашей, но не может поступить сейчас иначе, не видит для себя иного выхода, потерялась, запуталась. Как потерянная, она и пошла назад к лесенке, и уже не злость на нее, а жалость овладела мной.