Читать «Человек не устает жить (Повесть)» онлайн - страница 14

— Не унываем? — спросил он и улыбнулся широко. — Правильно. — Скинув кожаный реглан на скамью, он присел на чурбан у печки и стал стягивать валенок.

— Нога мерзнет — быть погоде. Радуйтесь. Барометр у меня самый верный — две пробоины выше колена. С Монголии не ошибался в прогнозах. А Ковязин где?

— Ушел на задание, — ответил Новиков.

— Не успел я порадовать его перед вылетом, — с сожалением сказал комиссар. — На-ка, Сумцов, огласи.

Сумцов принял из рук комиссара видавший виды потертый блокнот, куда заносились все успехи и все промахи экипажей, пробежал глазами запись и, откашлявшись, повторил ее вслух:

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 октября 1941 года летчик лейтенант Ковязин Аркадий Михайлович награждается орденом Боевого Красного Знамени.

— Ура! — крикнул Алексей. — Ура!

— За сентябрьский налет, — сказал кто-то.

— Бомбежка немцев под Вильно.

— За днепровскую переправу. Он ее тогда по частям в Черное море сплавил.

И летчики стали вспоминать… На боевом счету Аркадия было уже свыше пятидесяти вылетов. Его бомбардировщик громил живую силу и технику немцев под Вильно, Ригой и Смоленском, нанес один из первых бомбовых ударов по танкам Гудериана. О неуязвимом русском асе, который налетает внезапно и бьет наверняка, знали многие воинские части фашистов. «Голубая двадцатка» досаждала им так, что гитлеровские пропагандисты выпустили даже специальную листовку. В ней говорилось: «…Тому, кто собьет в воздухе или уничтожит на земле дальний бомбардировщик русских, обозначенный голубой цифрой „20“, будет вручен Железный крест и предоставлен месячный отпуск».

2. «ГОЛУБАЯ ДВАДЦАТКА»

По равнинам буйствовала поземка. Серебристый снег дымно струился по-над колючей стерней и жухлыми травами, заполняя рытвины и выбоины, лощины и овраги, до блеска надраивая ледяные зеркала рек и озер, отороченных промерзшим до-корней ивняком. Красные прутья, словно скрюченные от стужи пальцы, судорожно и неловко царапали голубоватый лед, как бы стараясь подгрести поближе оставшиеся на нем крохи снега и укрыться в них с головой.

Так было на земле. А на высоте, за пухлой толщей облаков, из края в край раскинулась спокойная и величественная пустыня неба. В необозримом темно-фиолетовом пространстве, заполнившем бесконечность, сигнальными прожекторами далеких и пока еще неведомых аэродромов мерцали звезды.

«Голубая двадцатка» шла к цели. Над машиной — только звезды. Под машиной — только облака. В лунном сиянии они были похожи на покрытую свежим снегом всхолмленную степь, по которой скользила сейчас крылатая тень бомбардировщика.

С приборной доски смотрели фосфоресцирующие циферблаты приборов, трепетали их светящиеся стрелки. В кабину снаружи проникал уверенный и могучий гул моторов. А так как Аркадий все еще находился под впечатлением разговора с командиром полка, не без волнения посылавшего «голубую двадцатку» на задание, то в гуле моторов Аркадию явственно слышались напутственные слова: «Мост нам, в общем и целом, мешает, очень мешает. Фронту мешает. Дело серьезное, опасное, но… Ударь ты по нему по-ковязински. Успеха вам. Не удачи, заметь, а полновесного боевого успеха. Ты понимаешь, лейтенант? Я не противник удач, нет! Но удача, в общем и целом, — явление временное, преходящее. Пусть надеются на нее картежники, игроки. А мы разве игроки? Понимаешь, лейтенант? Я сторонник постоянных боевых успехов, по-сто-янных!» Аркадий окинул взглядом горизонт и обернулся к штурману. Колтышев сказал, не отрываясь от карты: