Читать «Цех» онлайн
Станислав Сергеевич Бескаравайный
Цех
Желать настоящей крови — старо.
Пошло — жаждать её иллюзии.
И только вегетарианцы идут в ногу со временем.
Реклама свеклы.
Аркадий Михайлович всегда любил со вкусом читать книги.
Расположиться в кресле, укрыть ноги пледом, поставить рядом бутылочку коньяку и крошечную рюмку. Не торопясь, вдумчиво перелистывать страницу за станицей, чтобы и запах бумаги, и четкость шрифта, и приглушенное бормотание телевизора — сплетались в дивное ощущение уюта. Что было в тех книгах, его мало интересовало. На шестом десятке лет он привык наслаждаться любым текстом.
Сегодня вечером была не книга. Новый альбом для старых семейный фотографий. Темно-бордовый, податливый бархат, электронная начинка, лучший дизайн. Деды-прадеды, с тех корней, когда только стали сниматься. Каждая фотография на отдельной картонке, а сзади надпись — «негативы хранятся». Потом советские, на плохой бумаге черно-белы карточки. Дальше цветная пленка, объемные картинки последних лет и много чего еще. Все лежат там, внутри.
Аркадий Михайлович вытащил альбом из ящика, уселся, закутался. Чмоканьем подозвал ножную грелку — она теплилась в четверть накала, но он любил упирать ноги в маленький ползучий валик. Теперь можно и начать.
Первая страница. Два снимка одной пары на фоне ваз и фикусов. Какие-то канцеляристы. Исцарапанный глянец карточек. Всё как раньше, когда он еще ребенком видел фото. Только теперь ожила бумага вокруг. Продолжились линии комнаты, стал виден край кадки под фикусом. Заиграл модный в те годы мотивчик. Потом двинулась, как фильм со стоп-кадра и сама фотография. Они, его дальние предки, вдруг стали очень близки и знакомы. Вот те мочки ушей — он видел у матери, немного от носа есть и у него. У них совсем другая манера речи, нарочито прямо держатся перед фотографом, хотят выглядеть благородней. Шорох — и всё замирает.
Программы, зашитые в альбом, улавливают движение его лица — дальше, дальше — и переворачивают страницу. Здесь умершая родня. Деревенская, которой ни он, ни родители совершенно не знали. Все люди давно истлели в могилах — и только на бумаге проступают ветви родословной. Свадьбы, рождения, похороны — вязь событий делает их родственниками. Чего они хотели, о чем мечтали? Снова оживает фотография, только эти Аркадию Михайловичу совершенно безразличны. Трое прадедов и две прабаки — те, от кого сохранились карточки. Двоюродные тетки, троюродные, забытые, так что и не вспомнишь, дядья. Все оживают, успевают подмигнуть, перекреститься, вздохнуть — и опять застывают в своих позах.
А программы, подбираясь к нынешним дням, уже имеют больше материала для своих реконструкций. Вот голос деда. Аркадий Михайлович его не помнит — трехлетним карапузом побывал у него на руках. Теперь вся жизнь этого человека вдруг встает перед ним. Лицо мальчишки, потом молодого солдата, отца семейства. Морщины, как трещины в скорлупе, раскалывают кожу, и приходит конец. Вспоминаются дедовы прожекты, альбом нашептывает, наколдовывает его любимые поговорочки, прибаутки. Очень ясно вдруг понимается — чего он так рвался работать таксистом, что в нем нашла бабушка и даже слышится запах любимой его куртки.