Читать «Хозяйка» онлайн - страница 85

Тамара Шатохина

Мы не спеша ехали по лесу, я — посередине. На душе было тяжело — сегодня я поняла, что люблю одного и поверила в любовь второго. Да, сейчас я верила, что Дар меня любит, хотя и не понимала его. Я не сожалела о нем — жалела. Было тяжело от того, что он страдает, я не хотела этого. Скорей бы он переболел мной. И что они, правда, нашли во мне — мала, худа, вредна. Марашка…Как я благодарна ей за тот разговор. Скажу сейчас и расцелую, мамой буду звать.

Тропа вынырнула из леса, расширилась. Мы ехали вдоль полей, окружающих город. Зодар подождал меня, всматривался. Тяжелый осадок от встречи с Даром не проходил. Я потянулась к нему, дальше мы ехали рядом. Он держал мою руку, тоже думал о чем-то, скорее всего, тоже о брате. Я сегодня узнала о своем женихе много, очень много. Верный друг, умеющий сочувствовать человек, бережный, любящий, стерегущий сегодня меня от самой себя. Теплое, пьянящее чувство поднималось в душе. Какая-то спокойная, переполняющая меня всю радость затопила изнутри, плескалась в глазах нежностью. Я обнимала его взглядом, тянулась заглянуть в глаза. Он встретил мой взгляд, подался вперед, прикрыл веки, замер. Опять смотрел — с каким-то радостным недоверием и странным отчаяньем, светился весь, улыбка появлялась и исчезала на его лице. Я не могла на него насмотреться, оторваться. Я любила, действительно любила. А он знал теперь это — увидел, понял.

На конюшне я спросила: — Подождешь меня — я переоденусь в платье? Пойдем к маме.

Мы шли к покоям Марашки. Я успела быстро помыться, вычесать волосы при помощи служки. Надела самое красивое платье, которое нашла наспех. Ей понравится, что я одета красиво.

Зодар стукнул в дверь, распахнул ее. Мы вошли. Марашка сидела в кресле у окна, наверное, высматривала сына. Он позвал ее:

— Мамка, я привел тебе дочку. Я беру жену себе, посмотри — кого.

Он смотрел на меня, любуясь, а у меня холодело сердце. Что он увидел в эти секунды на моем лице? Рывком кинулся к матери, упал на колени возле кресла. Я подошла, ноги, как гири, и увидела неживое лицо, отпавшую нижнюю челюсть. Умерла… не узнала. Не стала ждать смерти последнего сына — просто не смогла. Если бы я вчера дала хоть маленькую надежду…

Сын держал ее руки, смотрел, молчал. Я давилась слезами, не выдержала — разрыдалась:

— Это я виновата-а… Если бы я ей пообещала вчера, она не боялась бы жить, ждать… А я…я сказала, что не могу обещать ничего, что только зла не держу-у… она бы жила, радовалась… — трясло меня от рыданий.

Меня обняли родные руки. Прижали, гладили по голове.

— Солнышко, это она тебе рассказала? Не Натан?

— Д-да, она. Ночью… она слышала-а…Она меня ненавидела, наверное.

— Тогда хорошо, тогда не переживай. Просто ей пришла пора уйти. Она ушла спокойная, знала, что у нас все будет хорошо. Поверь мне, не плачь. Она знала, что делала, когда решила рассказать тебе. Глупенькая, она любила тебя. Как дочку жалела.

Я спокоен теперь. И она тоже — там. Собирайся иди. Я телегу спрошу — заберем ее с собой, в селе по дороге похороним, накроем тризну всему селу. Я знаю там людей, много раз бывал. Только наш обряд отложим, Наташа. Две недели маму поминать и оплакивать нужно. Плакать не будем — она ушла счастливая, а жалеть, что она не с нами всю жизнь буду. Просто нельзя раньше, не положено.