Читать «Хождение во власть» онлайн - страница 24

Нельзя было предвосхитить ситуацию с выбором в Верховный Совет Бориса Ельцина, нельзя было предугадать, как откликнутся на Съезде тбилисские события, как поведут себя московская, прибалтийские или армянская делегации. До Съезда никто не знал реального соотношения сил, и, только приписав Горбачеву пресловутую гениальность „вождя всех времен и народов", можно было увидеть театральное действо там, где властвовала жизнь.

Горбачев с самого начала оказался внутри парламентской схватки и именно поэтому не мог выступать в роли режиссера. А там, где он все же пытался срежиссировать работу Съезда, там дело как раз и грозило провалом: мрачнел готовый взорваться Ельцин; демонстративно покидали зал прибалты; остервенев, кидались на Горбачева „правые".

После атаки демократов, после истеричных самооправданий генерала Родионова и формирования тбилисской комиссии, после того как уже не раз поднимался на трибуну Андрей Сахаров (а Горбачев не раз предоставлял ему слово, и это не могло не быть замечено!), консерваторы должны были сделать попытку посадить парламентский корабль на рифы.

Удар был столь же точен, сколь и подл. И он почти достиг цели: зал на несколько минут превратился в бешеную улюлюкающую толпу, в единую безобразную волну невежества и ярости. И один на один с этой ревущей силой был человек, у которого в этот миг оказались связаны руки.

Человеком этим был Сахаров.

Публичный правёж вряд ли мог смутить Андрея Дмитриевича. Человек, долгие годы боровшийся с Системой, знавший ей цену, прекрасно понимавший, что способна она вылепить из обманутого ею или добровольно пошедшего в услужение к ней человеческого материала, Сахаров мог снести и предательство друга, и всенародную хулу. Неуязвимым делала его сама возможность бороться: формы борьбы могли быть разными, но это всегда было противостояние Человека — лжи, противостояние Духа — подлости и страху.

В фильме Алексея Германа „Мой друг Иван Лапшин" есть эпизод, где уголовник и душегуб Соловьев пытается убить журналиста Ханина. Во время облавы на воровскую „ малину" Лапшин оставляет увязавшегося за ним Ханина вне дома, где ночует банда. Соловьев уходит от облавы, но Ханин окликает его. Ханин вооружен. В его руке наган. А у Соловьева лишь подобранная им ханинская палка, которую он словно хочет вернуть журналисту. Надо видеть, как, приволакивая ногу и гнусавя: „Дяденька... дяденька...", подходит к жертве профессионал-т-убийца. Его вид жалок и убог, правую руку он опустил и не сгибает, словно она парализована недугом. И только в самый последний миг из рукава вылетает воровское „перо", и Ханин, хватаясь за живот, оседает. И преобразившийся, сильный и ладный главарь банды, как-то почти ласково приобняв Ханина, клонит его к земле и оставляет истекать кровью, захлебываться в придорожной луже. Зловоние этой жижи в кадре почти физическое. Алексей Герман дал зрителю не просто увидеть, но и пережить технологию убийства.