Читать «Хенингский цикл (сборник)» онлайн - страница 65

Генри Лайон Олди

С приказом: не убивать.

Лучше бы убил…

То, что Жерар-Хаген Рейвишский, согласно приказу герцога Густава, вскоре собственноручно покарал мятежника, не могло вернуть зрения Слепому Герольду. Даже объявление Карлова бунта подлой феллонией197 преступлением, позволяющим расторгнуть вассальную клятву, – утешило мало. Как выяснилось, деньги имеют свойство быстро заканчиваться. Особенно если ты теряешь возможность их зарабатывать. Следом с молотка пошла мебель, утварь… вскоре – дом. Хенингская коллегия отказала в пенсионе. Прошение Густаву Быстрому осталось без ответа. Прислуга разбежалась. Жена, чья бездетность раньше мало огорчала супруга, умерла от удара.

И вот: Шорный спуск, мешок за плечами, брусчатка ведет в никуда.

– Герб Дома Хенинга, со времен Альбрехта Кроткого включающий в себя знак Ответчика: рыбу в колесе… пылающее сердце, также скрещенные руки, как символ верности…

– В сочетании с пылающим сердцем скрещенье рук подчеркивает: не просто верность, но оммаж, то есть клятва в верности. Будь внимательнее, Ламберт.

– Да, учитель. Благодарю. Но лазурь, означающая величие…

– Тем более.

Славный мальчик. Очень хочется спросить: не плачет ли он по ночам от неутоленного тщеславия. Сотни герольдов, которые Ламберту в подметки не годятся, блистают на турнирах, упиваются милостью сильных мира сего, держат речи пред собратьями по благородной науке. А он водит убогого. Живет подаяньем. Спит в лачуге на окраине города.

Нет, Ламберт не плачет. К чему зря спрашивать. Он вообще не умеет плакать.

Временами Слепой Герольд завидовал характеру ученика.

– Пришли, учитель. Мы на Дне.

Слепец горько усмехнулся.

XXIX

Дверь бесшумно отворилась перед самым лицом. Запах дома. Жилого дома. Хозяева недавно обедали: луковый суп, запеканка с куриной требухой. Печень явно пережарили. Вино. Остывший глинтвейн с пряностями. Корицы больше, чем следует. Слепец до сих пор не научился безболезненно выныривать из своих размышлений. Словно палач-наемник всякий раз казнил глаза заново. Там, в недрах зрячей памяти, плескались цвета и краски, рельефы и формы. Лазурь, пурпур, изумруд. И вот ты слепнешь опять: звуки, ощущения… все.

Ночь.

– Рад приветствовать хозяев, – бросил он в темноту наугад.

– Заходите, – прочистив глотку, ответила темнота. – Большой Втык ждет.

Лестница под ногами, будто научившись у немой двери, скрипеть отказывалась. Колебания штор у щеки. Холодок перил. Легкий сквозняк: в спину.

– Осторожнее, учитель. Порожек.

Он все-таки споткнулся. Едва не упав навстречу гулкому:

– Наконец-то. Малый, распорядись: пусть накормят.

– Сперва работа, – возразил слепец.

Птица по-человечески вскрикнула у виска, обожгла плечо коготками. Сорвалась: вверх, налево. Воздух дрогнул (взмах руки? толстой руки?!); «Мавр! ц-ц-ц-ц, сюда!..». Коготки скрежетнули по твердому (подоконник? карниз буфета?!), и стало тихо. Только легкий шелест: ищется, наверное. Сунула клюв под крыло, шебуршит.

Над плечом дышал Ламберт.