Читать «Халулаец» онлайн - страница 51

В коридоре Василиса взяла полотенце и коротко бросила:

— Я в душ.

— Там...

— Да знаю. Я ведь уже была.

Пока Василиса мылась в душе, я сварил кофе и нарезал бутерброды. Я нарезал бутерброды и прислушивался к льющейся воде. Я знал, что могу взять нож, открыть им ванную и присоединиться к Василисе. Она будет не против. Я буквально кожей чувствовал, что она будет не против. Чтобы отвлечься, я раскрыл журнал и попробовал читать. Буквы не шли в глаза. Точнее, глаза не могли за них зацепиться, словно буквы были в скафандрах. Я отбросил журнал и уставился в окно. Через две минуты из ванной вышла Василиса. Она была в одном полотенце и тапочках моей жены.

— Какие маленькие ноги у твоей благоверной. Она ходить-то может?

— Может. Сними тапки.

— Давай без фетишизма. Ты ей тоже целуешь ножки или это только мне такая нежность перепадала?

— Пей кофе, Василиса. И уходи. Я не буду играть в твои игры.

— Жаль. Я пока сидела, ко мне один дурачок на свиданки стал ездить. Знаешь, есть такие ребятки, которым в кайф поваляться с зечкой.

— И чего?

— Ничего. Просто он оказался денежным. А я девушка горячая, ты ведь в курсе?

— В курсе, в курсе. Дальше что?

— А то, что он подарил мне двести тысяч. Хочу на все лето уехать к морю. Пожить в свое удовольствие. Поехали со мной, а? Ну, сам посуди, зачем тебе эта мещанская жизнь? Ты всегда от нее бежал, а тут вдруг стал поборником. Хочешь жить долго-долго и умереть в один день?

— Хочу. У меня ясность. Мне нравится ясность. Последние три года я держусь за эту ясность двумя руками, и ты меня от нее не оторвешь.

— Это не ясность, Олег. Это просто быт. Ты никогда не жил бытом, и поэтому тебе по приколу. Но это пройдет... Я слышала, ты чего-то пишешь?

— Пишу.

— Читала. На «Фейсбуке». Знаешь, что ты делаешь?

— Что?

— Живешь на бумаге, вместо того чтобы жить на самом деле. Не по Бердяеву как-то.

— В смысле?

— Ну, творчество жизни выше искусства. Артюр Рембо вот бросил заниматься этой галиматьей и подался в жизнь. А тебе слабо?

— Ты готовилась к этому разговору?

— Нет. Я очень много разговаривала с тобой в тюрьме. Даже дурачка, который мне денег дал, Олегом называла.

— Тяжело тебе там пришлось?

— Унизительно, но в целом нормально. Я хорошо дерусь. Ну так что? Едешь со мной или дальше будешь прикидываться порядочным?

— Я не прикидываюсь, Василиса. Мне нравится жить так, как я живу.

— А как ты живешь?

— Не пью, не балдею. Много пишу. Иногда путешествую. Люблю жену. Как все, короче.

— Это не как все, это как монах. Даже как евнух в витальном смысле.

— Пускай. Можешь назвать это монашеством, башней из черного дерева, как угодно. Я тут навсегда, понимаешь? Я это выбрал, потому что другое — распад и смерть.

— Это же прекрасно! Нет ничего честнее распада и смерти.

Василиса подняла с пола рюкзак и вытащила из него бутылку «Старого Кенигсберга».