Читать «Халулаец» онлайн - страница 35

Павел Владимирович Селуков

— Готов. Когда пойду долиной смертной тени, я не убоюсь зла, потому что Бог со мной.

— Вот и славненько. Хуярьте его, пацаны. Чтобы живого места не осталось.

Во второй раз за день я оказался на полу. Мне отбили почки, выбили еще два зуба и вроде бы сломали ребро. Я уже совсем не понимал, что происходит. Красные половые доски то исчезали в темноте, то вдруг выныривали прямо в глаза. Закончив махать ногами, быки снова усадили меня на стул. Из тумана выплыла Жекина морда.

— Ну что? Сожжешь машину или все-таки едем на яму?

— На яму. Жечь не буду. Христос не велел.

— Дело твое. Пацаны, поработайте-ка с ним еще.

Но пацанам работа разонравилась. Они менжевались на месте и смотрели на Жеку недовольно.

— Чё встали-то? Делайте его!

— Не, Жека. Харе. Он блаженный какой-то. Нафиг надо. Вдруг самим потом прилетит?

— От кого, блядь? Вы чё несете-то?

— Не знаю, от кого, — ответил один. — От кого-нибудь. Забей уже. Я в Чечне таких видел. Им похуй дым вообще.

— Пойдемте-ка выйдем, пацаны. В коридоре поговорим.

Из коридора Жека с быками так и не вернулся.

В чувство меня привела Алиса. Она вылетела из шкафа, уложила меня на кровать и вызвала «скорую». Помню, еще голову мою на колени к себе положила. Я даже пошутить попытался. Типа самое время обсудить Нагорную проповедь. А потом приехала «скорая» и увезла меня на Братьев Игнатовых. Ни Алисы, ни Жеки я больше никогда не видел.

Такое вот Рождество. С канканом.

«Кабачок» и все-все-все

На Пролетарке раньше было много баров, а теперь два. Один называется «Хуторок», и туда в трениках не пускают, а пускают в джинсах и туфельках. Второй бар называется «Кабачок». То есть по вывеске он никак не называется, а в народе называется так, как я уже сказал. Туда в чем угодно пускают, потому что это такой специальный бар, для каких угодно людей. На Пролетарке много каких угодно людей. Я, например. Я хожу в «Кабачок» по утрам. На самом деле все ходят в «Кабачок» по утрам, потому что он работает с десяти до девяти. Можно, конечно, ходить вечером. Часов в семь. После работы. Только у меня работы нет. А похмельем я исключительно по утрам мучаюсь. Оля этого не понимает. Она не понимает, что мне совесть не позволяет трезво смотреть на вещи. Ради иного угла зрения хожу я в «Кабачок», а не ради веселья. Например, именно ради угла пришел я туда позавчера 2013 года.

Я пришел и с ходу выпил сто. За стойкой Валя работала. Это была замечательная новость. Валя дает в долг и смотрит на жизнь легкомысленно. Еще есть Тамара. Она как свое имя выглядит. Грозная. Кулаки. Советская благонадежность. Даже рюмку не нальет. Для нее кредит — пустой звук, а не инструмент капитализма.

Выпив сто, я сел за стол. Противный туман, который я наблюдаю по утрам, чуток рассеялся. Из него выплыли бежевые стены «Кабачка», спинки стульев, красные скатерти, телевизор и входная дверь. На нее я и стал смотреть. Если подумать, то это самая драматическая подробность интерьера. Только оттуда может последовать что угодно. Для каких угодно людей нет ничего интереснее, чем когда к ним следует что угодно. Конечно, я предполагал, что может последовать из-за двери, но стопроцентной уверенности у меня не было. Например, оттуда может последовать Игнат, которого все называют Евпат. Он быстро-быстро говорит и заглядывает тебе в глаза, как барышник — лошадям. На таком, знаете, языке, в котором феня подружилась с Чеховым. Он мне заменяет шум прилива, потому что Евпату не нужно отвечать. Евпат не для этого говорит. Он говорит по тем же причинам, по каким море рокочет или там обдает бризом. В его присутствии я чувствую себя на берегу, так много из него выливается. Посидеть с Евпатом — это даже лучше, чем в Геленджик съездить. Во-первых — бесплатно, во-вторых — не обгоришь. Вообще, когда у тебя денег нет, а про телевизор ты давно все понял, только людьми и остается интересоваться. Можно, конечно, животными. Есть такие люди, которые ими увлекаются. Но мне это как-то не совсем, потому что животные не грешат.