Читать «Фонтанка, 16: Политический сыск при царях.» онлайн - страница 11

Вместе с тем ремесло доносчика было опасным. Чтобы доказать правильность своего сообщения, он должен был пройти через тяжкие испытания. Недаром сложилась поговорка: «Доносчику — первый кнут». Для сохранения тайны следствия его тотчас же брали, заключали в тюрьму. Если участников дела требовали в столицу, то обвинителя и обвиняемых везли «в железах», порой скованных одной цепью. Когда расследование заходило в тупик, пребывание под стражей растягивалось на длительный срок.

Чрезвычайно опасно было попасть в разряд ложных доносчиков («затейных изветчиков», по терминологии того времени). «Слово и дело» имело волшебную силу. Стоило прозвучать этим словам, как все замирало. Для многих людей крикнуть «слово и дело» было единственным способом привлечь внимание к своим бедам. Поэтому после взятия под стражу зачастую выяснялось, что «слово и дело» кричали «избывая побои», «без памяти», «хмельным обычаем». В этом случае затейного изветчика нещадно пороли и освобождали из тюрьмы, что вообще-то считалось довольно счастливым исходом. Совсем другой оборот принимали события, когда доносчик настаивал на своем сообщении и называл чьи-то имена. Подозреваемых немедленно арестовывали. Как правило, задерживали и всех свидетелей. Между прочим, если донос подтверждался, свидетели превращались в обвиняемых, так как, зная о государственном преступлении, не сообщили о нем сами.

Всеобщий страх перед «словом и делом» объяснялся тем, что эта формула была очень растяжимой. Под нее можно было подвести любой поступок. В случае нездоровья особы царской крови какого-нибудь постороннего человека могли привлечь к ответственности за ворожбу, как это случилось с некой Дашкой Ломановой, которая обвинялась в том, что сыпала пепел в след государыни, чем якобы вызвала ее болезнь, а также смерть царевича Ивана.

Широкий простор для произвола открывался в делах о «государевой чести». Во всех торжественных случаях следовало упоминать о царе. Но при этом требовалась немалая сноровка, чтобы самые невинные замечания не были восприняты как «неистовые» или «непригожие» речи. Казалось бы, в чем мог провиниться стрелец Ивашка Хлоповский, который поднял чашу за своего сотника со словами: «Здоров бы был Микйта Дмитриевич Воробьин да государь»? Тем не менее он был нещадно бит кнутом за то, что упомянул царя после сотника. Через два года нещадно били батогами и бросили в тюрьму стрельца Томилку Белого, неосторожно похваставшегося, что он взял лошадь и ехал на ней, словно великий князь.

Наказывали также за описку в царском титуле. Если же подьячий пропускал один из полусотни географических терминов в полном титуле, то задачей розыска было выяснить, не сделано ли это по наущению какого-нибудь иностранного монарха, претендующего на спорные земли. В 1645 г. специально расследовалось курьезное дело. Сын боярский Назар Глазов подал челобитную, в которой как раз под именем царя были вписаны матерные ругательства. Выяснилось, что он по неграмотности спутал челобитную с черновиком, на котором его младший брат пробовал перо. Подобные эпизоды неоднократно воспроизводились в исторической литературе.