Читать «Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи» онлайн - страница 188

При первых попытках нащупать ответ его искали вне пределов экономической теории. Так, уже знакомый нам Уильям Стэнли Джевонс выдвинул предположение, согласно которому виновниками наших бед были пятна на Солнце. Надо сказать, что идея эта куда менее несуразна, чем кажется на первый взгляд. Джевонс был потрясен тем, что в период с 1721 по 1878 год средняя продолжительность деловых циклов составляла 10,46 года, а пятна (открытые сэром Уильямом Гершелем в 1801 году) появлялись на Солнце с периодичностью в 10,45 года. Джевонс был убежден, что корреляция слишком сильна, чтобы оказаться простым совпадением. По его мнению, пятна влияли на погодные циклы, те, в свою очередь, обуславливали циклические колебания количества осадков, осадки приводили к колебаниям урожая, а те — к чередованию циклов деловой активности.

Теория была неплохой, если не считать одного "но". Более аккуратный подсчет показал, что истинная периодичность появления пятен составляет около одиннадцати лет, и поэтому изящная связь между небесной механикой и экономическими неурядицами нарушилась. Солнечные пятна остались проблемой астрономов, а желающие найти причины смены деловых циклов обратились к более приземленным вещам.

Если точнее, они обратились к области, еще более века назад привлекшей внимание неуклюжего, но обладавшего прекрасной интуицией Мальтуса, — к сбережениям. Нам не составит труда вспомнить замешательство Мальтуса и его нечетко сформулированное ощущение, что сбережения могут стать причиной "общего насыщения". Рикардо поднял его на смех, Милль счел мысль несерьезной, и она перекочевала туда, где находили пристанище сомнительные и опасные идеи, — в экономическое подполье. Шутка ли? Сказать, что сбережения могут быть источником неприятностей, значило поставить под сомнение бережливость как таковую! Это было почти безнравственно, не писал ли сам Адам Смит: "Неужели то, что мы называем добродетельным в поведении каждой семьи, может навредить всему народу?"

Отказываясь видеть в сбережениях преграду для роста экономики, ранние экономисты вовсе не были голословны — они основывались на фактах.

Дело в том, что в начале 1800-х годов те, кто сберегал, как правило, были теми же людьми, кто использовал сбережения по назначению. В жестоком мире Рикардо и Милля лишь обеспеченные землевладельцы и капиталисты могли позволить себе не тратить все деньги сразу. Но и они тут же вкладывали их в производительную деятельность того или иного рода. Как следствие акт сбережения справедливо назывался "накоплением", ибо у монеты было две стороны. Во-первых, это был процесс стягивания большого количества денег, во-вторых, немедленного их употребления для покупки инструментов, строений или земли, требовавшихся для получения новых сумм.

К середине XIX века структура экономики заметно изменилась. Богатство стало распределяться ровнее, а значит, возможность сберегать открывалась все большему и большему количеству людей. В то же самое время укрупнявшиеся компании начали придерживаться более строгих правил; все чаще в поисках нового капитала они залезали не в карманы своих владельцев или управляющих, а в кошельки совершенно незнакомых им сограждан. Таким образом сбережение и инвестирование окончательно оформились как разные процессы: отныне соответствующие решения принимались различными группами людей.