Читать «Философия душевного здоровья и психотерапия» онлайн - страница 6

Странный факт из опыта: я не обнаружила, что себялюбие является любовью к себе. Это иллюзия любви, назначение которой – оградить человека от труда над своими страхами; иллюзия, взращивающая душевную лень, плодящая страх и малодушие. Себялюбие свойственно людям, не признающим индивидуальность и свободу личности другого, а также разнообразие мира. В отличие от себялюбивых, душевные процессы всегда глубоки и полны любви, сострадания, сопереживания и сочувствия. Их главным героем является аутентичный другой, а «СО-» – их суть. «СО-» – не симбиоз, это готовность разделить страдание, переживание, чувствие, действие другого в том виде, в котором они происходят именно у него. Искренняя забота о другом человеке, опирающаяся на признание его ценности и неповторимости (этика), перемещает фокус внимания с себя на него. Поэтому душевные процессы изначально отличаются от процессов деструктивного эгоизма, которым присуща фиксация на себе, своих страхах, выгодах и безопасности. По той же причине душевные процессы имеют тенденцию к выравниванию эмоциональных флуктуаций, от которых ни один человек не застрахован. Эта их особенность хорошо видна в нетипичных ситуациях. Способность к «СО-» растет у человека по мере увеличения побед в сражениях с гидрой деструктивных страхов. Такие победы способствуют познаванию миров, внешнего и внутреннего, и опосредованно вносят ясность в восприятие другого. Они же, в случае необходимости, подсказывают верные инструменты помощи: слова, касания, действия. Однако (!) вновь странный факт из практики: душевный процесс – мой, следовательно, эгоистичный. Но почему-то созидательный. Может быть, человек относится к другому так, как хотел бы, чтобы относились к нему? Тогда этот эгоизм согласуется с жизненностью, сохранностью, телесностью, развитием и творчеством, своим и других. Он направлен ОТ себя К другому. Может быть, «возлюби ближнего своего как самого себя» становится возможным тогда, когда человек познаёт себя в эгоистической (моя), но (!) этической любви к другому, которая больше страха за себя? Назову характер такого эгоизма натуральным. Возвращаясь к примеру: мать, желая добра и пользы своему ребенку, могла бы увидеть его индивидуальные особенности и подобрать верный подход к нему. Для этого ей нужно было бы совершить подвиг во имя него и себя: начать учиться вместе с ним тому, чему ее не научили родители – прежде всего разборчивости (что есть что), находчивости, смелости, нестандартности мышления и действий, способности сомневаться в своей правоте и пр. Тогда, изменившись, мать стала бы для своего ребенка мудрым и балансирующим помощником, к словам которого он бы прислушивался. Но она не может вступить в обучение, базирующееся на мудром принципе «как человек относится к миру, так и мир относится к человеку». Она даже не может догадаться о существовании этого принципа, ей доступна лишь та область знаний о мире, которая опирается на банальные истины: мир полон опасностей, человек человеку волк, лучше быть первым на деревне, своя рубашка ближе к телу, бесплатный сыр бывает только в мышеловке и пр. Возводя банальные истины (ситуативно вполне уместные) в абсолют, распространяя их на все закономерности и случаи жизни, мать не выходит за границы грубых стереотипов взаимодействия. Иными словами, ей не остается ничего другого, как привести в соответствие и методы обращения с подростком: через гиперконтроль, повышенную тревожность, страх, агрессию – вербальную и даже физическую. Так обеспечивается стабильность «птичьего двора», к которому тяготеет мать [1].