Читать «Филантропия в Америке» онлайн - страница 34

Подобный взгляд не являлся, однако, изобретением ни квакеров, ни протестантства в целом. Таково было типичное представление той эпохи. Подход Пенна в исполнении этого канона отличался упором не столько на привилегии, сколько на ответственность, связанную с более высоким социальным рангом. Пенн истово, почти буквально, исповедовал концепцию служения, тщательно исполняя обязанности духовного наставника Общества Друзей и губернатора колонии, улаживая и контролируя исполнение всех ее проблем – на месте и за ее пределами, в Новом и Старом Свете.

Считают, что Уильям Пенн предвосхитил Бенджамина Франклина в его почитании усердия, бережливости и прочих экономических добродетелей, которыми в наше время награждают средний класс. Будучи практичным человеком, Пенн, конечно же, ценил деньги и их возможности, но считал, что Бог дал людям богатство, чтобы его использовать, а не копить.

Из всех грехов алчность была для него особенно нетерпимой, и он презирал людей, добывающих богатство любой ценой, чтобы затем лишь наслаждаться его владением и плодами. Подобное поведение, персонально бесчестное, наносило и социальный урон. Как можно накапливать все больше и больше, когда бедные и без того владеют столь немногим? Вслед за алчностью, Пенн осуждал расточительство, хвастовство и погоню за удовольствиями. Разве не были бы вполне обеспечены острые нужды бедных, если бы все деньги, выброшенные на роскошь и излишества, были обращены на публичные цели?

Хотя Пенн, периодически наезжая из Англии, провел в Филадельфии в общей сложности лишь четыре года, его труды, личное влияние и поступки оставили неизгладимый след в квакерской общине, а через нее почти во всех последующих гуманитарных и социальных движениях в Новом Свете.

***

И все же, по мнению большинства историков филантропии в Новом Свете, главным представителем идеального «творения блага», или «делания добра» (англ. – do-goodism) в колониальной Америке, считается не англичанин Пенн, а урожденный янки Коттон Мэзер (1663–1728). Его считают одной из ведущих фигур в истории американской благотворительности.

Он был представителем третьего поколения пуритан Новой Англии – правнук двух основателей Массачусетса, сын президента Гарварда и сам один из основателей Йельского университета. Мэзера, правда, больше помнят не по его благотворительной и ученой деятельности, а по активному участию в процессе «салемских ведьм». Либеральные историки до сих пор нередко зовут его за это «чудовищем пуританства», но сам он в этой акции никогда не раскаивался, потому что существование ведьм было тогда всеобщим заблуждением.

В этом эссе Мэзер в свободной манере, насыщенной библейскими аллегориями и практическими наставлениями, убеждал мужчин и женщин, индивидов и членов ассоциаций присоединиться к «вечному стремлению людей делать добро в этом мире». Свои советы он обращал к жителям пуританской общины всех родов деятельности – пасторам и магистратам, солдатам и ремесленникам, членам семей и соседям, отыскивая для каждого свои резоны и советы. Он писал: «Если какой-либо человек спрашивает: почему столь необходимо делать добро, то я обязан сказать, что такой вопрос не мог задать добрый человек». Мэзер, поклонявшийся, как и все пуритане, буквальным библейским заветам, а не их церковным толкованиям, полагал, что творение блага – это прежде всего долг человека перед Богом, как об этом сказано в Ветхом Завете, а не только средство спасения души, как следует из Нового Завета.