Читать «Фёдор Черенков. Самый нормальный в футболе» онлайн - страница 16

Вторую, тяжелую часть карьеры он прожил один и вступил в брак уже после прощального матча. Ирина забавным образом давно знала о его существовании. Мама, работник торговли, всегда болела за “Спартак” и, когда шел футбол, указывала на Федора: “Зять мой бегает!” Дочь возмущалась, недоумевала, но в итоге так и произошло. Однажды кто-то из общих друзей их познакомил. Для Ирины это тоже был второй брак, стали вместе воспитывать сына.

…Ее предел оказался выше предшественницы, но он тоже настал. Это очень непросто — весна за весной, осень за осенью, глядя в глаза, определять: “Федя, надо в больницу”.

“Он все воспринимал, но уже по-своему, — рассказывал пасынок про периоды обострения. — В такие моменты он просто существовал, закрытый человек, которому ничего не интересно. Он не ругался, не кричал, агрессии с его стороны не было. За двадцать три года ни разу с ним не поругались... Он становился замкнутым, ничего не хотел, от всего отказывался. Мог проснуться в таком состоянии и не пойти бегать, а сидеть на кухне и смотреть в окно. Это были приступы, когда наступало отрицание всего...”

А в обычные дни это был светлый, добрый, открытый человек. Без хитрецы, так и не обросший кожей, старавшийся всем помочь и ни на кого не перекладывать собственные страдания.

Многое из того, что ему дарили, он передаривал. Даже в лучшие времена у Федора не было тяги к дорогим вещам — такой нематериальный, говорили в семье, человек. От броского джипа он тоже избавился (неловко перед соседями), купил поспокойнее. Да и воровали тогда безбожно, открыли охоту на те спартаковские “Паджеро”. Впрочем, угнали и “Волгу” Черенкова — не та страна, где воры возвращают кумирам из уважения...

“О, как вы будете стыдиться своего поступка!” — сострадает обидчику князь Мышкин после пощечины от взбешенного Гани, такой у Достоевского Идиот. Святая простота — это с открытой душой, не ждущий подвоха, сам добрый и, думает, все такие... Как знать, может, по прошествии лет угонщики, выросшие в среде, где представлялось доблестью пнуть знаменитость, остепенясь, действительно устыдились содеянного, но вряд ли.

У него попроси — сам многое бы отдал, как “десятку”, подаренную болельщиками на пятидесятилетие, на нужды церкви километрах в двухстах от Москвы: “Я пешком похожу, там машина нужнее!” Он и майки свои игровые раздал: “Друзья же всегда приходят и помогают, всегда переживают за меня, и, если кого-то моя футболка обрадует, мне будет приятно”. Кто-то найдет здесь отголосок болезни — нет, оно от натуры.

Для себя он не просил ничего: все устраивает, всего хватает. Жил на 16 тысяч в месяц.

— Сейчас вы женаты?

— Разведен.

— Вам дома не одиноко?

— Раньше страдал от одиночества. Теперь — нет. В марте вышел из больницы, с тех пор одиночества не знаю, все время кто-то рядом.

— Как строится ваш обычный день, если нет игр за ветеранов?

— По-разному. Могу проснуться в три ночи, а могу — в восемь утра. Встану, позавтракаю, устрою самостоятельную тренировку. Бывает, вместо тренировки еду в клуб по делам...