Читать «Федор Петрович Гааз» онлайн - страница 98

Анатолий Федорович Кони

Многие, конечно, знают трогательную католическую легенду о св. Юлиане Милостивом {"Легенда о св. Юлиане Милостивом" -- рассказ Г. Флобера, переведенный на русский язык И. С. Тургеневым. (Ред.).}, мастерски рассказанную Флобером и переведенную на русский язык И. С. Тургеневым. Она оканчивается рассказом о том, как Юлиан приводит в свой лесной шалаш неведомого ему путника, покрытого отвратительною проказою. Худые плечи, грудь и руки путника исчезают под чешуйками гнойных прыщей, и из зияющего, как у скелета, носа и синеватых губ его отделяется зловонное и густое, как туман, дыхание. Юлиан утоляет его голод и жажду, после чего стол, ковш и ручка ножа покрываются подозрительными пятнами, старается согреть его у костра. Но прокаженный угасающим голосом шепчет: "На твою постель!" -- и требует затем, чтобы Юлиан лег возле него, а потом -- чтобы он разделся и грел его теплотою своего тела. Юлиан исполняет все. Прокаженный задыхается. "Я умираю! -- восклицает он,-- обними меня, отогрей всем существом твоим!" Юлиан обнимает его, целует в смердящие уста... "Тогда,-- повествует Флобер,-- прокаженный сжал Юлиана в своих объятиях -- и глаза его вдруг засветились ярким светом звезды, волосы растянулись как солнечные лучи, дыхание его стало свежей и сладостней благовония розы; из очага поднялось облачко ладана, и волны близкой реки запели дивную песнь. Неизъяснимый восторг, нечеловеческая радость затопили душу обомлевшего Юлиана, а тот, кто все еще держал его в объятиях, вырастал, вырастал... Крыша взвилась, звездный свод раскинулся кругом, и Юлиан поднялся в лазурь лицом к лицу с нашим Господом Иисусом Христом, уносившим его в небо..."

Это -- легенда, это -- трогательный поэтический вымысел на религиозной подкладке. А вот действительность... Директор госпитальной клиники Московского университета профессор Новацкий писал нам 19 июня 1891 года о Ф. П. Гаазе: "Я принадлежу Москве с 1848 года. Во время моего студенчества я не имел чести не только знать, но и видеть Федора Петровича, а год моего поступления на службу в одну из клиник Московского университета --1853 год -- был, кажется, годом его смерти. Правда, в это короткое время мне, как дежурному по клинике ассистенту, пришлось принять один раз в Екатерининской больнице, где клиники находились, Федора Петровича и представить ему поступившую туда чрезвычайно интересную больную -- крестьянскую девочку. Одиннадцатилетняя мученица эта поражена была на лице редким и жестоким болезненным процессом, известным под именем вооякого рака (No ma), который в течение 4--5 дней уничтожил целую половину ее лица, вместе со скелетом носа и одним глазом. Кроме быстроты течения и жестокости испытываемых девочкою болей, случай этот отличался еще тем, что разрушенные омертвением ткани, разлагаясь, распространяли такое зловоние, подобного которому я не обонял затем в течение моей почти 40-летней врачебной деятельности. Ни врачи, ни фельдшера, ни прислуга, ни даже находившаяся при больной девочке и нежно любившая ее мать, не могли долго оставаться не только у постели, но даже в комнате, где лежала несчастная страдалица. Один Федор Петрович, приведенный мною к больной девочке, пробыл при ней более трех часов сряду и притом сидя на ее кровати, обнимая ее, целуя и благословляя. Такие посещения повторялись и в следующие два дня, а на третий -- девочка скончалась..."