Читать «Фарфоровый бес» онлайн - страница 24

– Если Алису лакей попортит, как же они ее дальше замуж выдавать станут? – спросил Денис ошеломленно. – Так же всю жизнь покалечат.

– Если Анна Александровна решится на подобное, – ответила бабушка, – то уж ни за кого, кроме тебя, они ее не отдадут. А чтобы своего добиться, в ноги падут государю императору, вымажут грязью и тебя, и все семейство наше. Только один удерж у них – это князь Петр Иванович. Пока он жив, очень надеюсь, что ни на что подобное они не отважатся. Князь их не поддержит, ни при каких обстоятельствах. Он видел своих офицеров в боевом деле, знает, кто чего стоит, его не обманешь. Но с Бурцевым ты на всякий случай сговорись, и с Каховским, – попросила она. – Лев-то наш родственник, с ним легче. Но и на Лешку твоего я тоже очень надеюсь.

– Чтоб трем офицерам свидетельствовать против прелестной дамы? – Денис никак не мог смириться с тем, что он услышал.

– Ну не свидетельствуй, – рассердилась на него Елизавета Михайловна. – Коли ты так благороден, чист, суй голову в наковальню. Откажись от Анны, от своей любви к ней. Женись на Алисе, исполняй ее прихоть, а заодно и денежки отцовские да дедовские ей неси. Только я твоему отцу и матушке сказала уже, и тебе скажу: помните, состоянием Олтуфьевским еще ни они, ни тем более ты не владеете. Денис Петрович все мне оставил по завещанию, я распределяю, кому и сколько выделить на нужду. Уж когда помру – все ваше будет. Так вот, – она погрозила Денису пальцем. – Влезешь в ловушку к Голицыным, так и знай, жить с Алисой будешь только на офицерское жалование свое, в квартире на Галерной или еще где. На Адмиралтейский и ногой не пущу. Дом этот мой, мне от отца моего, светлая память ему, достался. – Елизавета Михайловна осенила себя знамением. – Вот и вовсе его продам. А деньгам найду применение, на Аннину хирургическую академию пущу, и то толку больше будет. Я ведь тебя не зря спрашивала, расположен ли ты к Алисе, изменило ли чувство твое к Анне ее неверность, – напомнила она. – Ты меня уверял, что нет. Будь по-иному, питай ты к Алисе хоть каплю искреннего расположения, и мое бы отношение было другим. Но угораздить тебя попасть в силки, которые поставлены из холодного расчета, без всякого чувства своего и взаимного, – на это я, внук, не могу согласиться, не при каком условии. Так что не мучь себя пустыми размышлениями, – заключила она. – Поезжай к дружкам по увеселению своему. Но сам сосредоточенности не теряй и дружкам своим укажи, как верно вести себя. Понял меня? – Она поцеловала внука в лоб. – Понимаю я, Денис, – проговорила, вороша его мягкие, волнистые волосы, – размолвка, что случилась между тобой и Анной, нелегка. И очень уж долго нет ее, ждать трудно. И непросто будет все поначалу, как она приедет. Но только поверь моему сердцу, внучок, все наладится. Ну, уж никто не убедит меня, что дочь князя Орлова способна уехать из России, увлечься якобинством, как бы там великолепны и умны ни оказались генералы этого Бонапарта, да и он сам, к слову. Анна же не графиня Скавронская, жена нашего Петра Ивановича. Ей муж – не муж, государь император – не государь император, Россия Матушка – не матушка вовсе, а хуже мачехи. Ничего у нее своего нет за душой. Даже гроша ломаного. Все живет на чужой счет, в чужих домах, чужим умом. Уж до такой низости скатилась, что жаль Петра Ивановича, развестись бы ему с ней. Только для того факт измены ее подтвердить нужно, а кто же его подтвердит? Не иноземцы же, их свидетельства синод не примет. Да Петр Иванович и не желает излишней суеты вокруг своего несчастия семейного поднимать. Но так то ж Катька Скавронская, – Елизавета Михайловна отстранила Дениса и заглянула ему в лицо. – Анна же не такова. Что ж, по молодости лет у всякого бывает, голова закружится, тем более от французского, вина ли, духов ли, генерала ли какого. Чего в том удивительного? Только Анна не способна судьбу свою с французом связать и жить на чужбине, потухнет сердечко ее без всего русского. Нашей, родной она кровиночки. Может, и мила ей свобода иноземная, да своя несвобода всяко лучше. Ты же, Денис Васильевич, послушай совета моего. Зря, по-пустому, Анну проступком ее кори. Ты лучше для нее благородство свое побереги, чем перед Голицыными рассыпать его. Думаешь, не знал дед твой Денис Петрович, что люб мне Алехан, не видел, как против всякой воли собственной бледнею перед ним, только явится. Знал и мог себе вообразить, что заблагорассудится. А ни разу в жизни не спросил, не попрекнул никогда. А говорила ему тетка его, злющая она была: «Гляди, Дениска, Алехан Орлов красивый мужик, видный. Хоть он тебе и друг, а берегись его. Положит тебя Лизка под лавку, наставит рога». Но видит бог, была я деду твоему верна и со спокойным сердцем смотрела в глаза, когда он в путь последний свой собирался, – она вздохнула, вытащив платок из пышного рукава платья, прижала его к щеке, промокнуть слезинку.